Дома Европы: от сада до собора

СТАРИНА ПО-ФРАНЦУЗСКИ

Старая Европа недаром «старая» – во всех без исключениях европейских странах любят и тщательно сохраняют старые дома. Не только исторически значимые постройки, но и самые обычные дома, домики и крошечные домишки. Вот этот, должно быть, помнит кардинала Ришелье. А этот еще старше – он современник Нострадамуса. И дома, надо заметить, совсем не музейные – тут живут люди. С полным комфортом, ибо средневековые внутренности оборудованы на новый лад, и современная семья ни в чем не испытывает неудобств.

Я и мой муж – художник Владимир Фуфачев – приехали нынешней осенью во Францию потому, что я с моей книгой – историческим романом «Тень стрелы» – участвовала в Марсельской книжной ярмарке, а у Владимира были запланированы сразу две выставки в Марселе. Франция для русского человека – почти родная: все волны русской эмиграции докатились сюда, и беглецы обрели здесь вторую родину. Французская культура, как известно, сильно повлияла на русскую, и наоборот – русские писатели, художники, артисты, от Толстого до Дягилева, от Шагала до Шаляпина покоряли сердца французов. Мы же с Владимиром хотели не только показать во Франции свое искусство, но и ощутить, как живут французы. Просто – живут. Пьют, едят, отдыхают – в своих квартирах, домах, замках, усадьбах. Что читают? Как готовят? Что носят модное? Как обставляют дом?

И вообще, что такое французский дом?

Мы поняли одно: ни один французский дом не обходится без старины, без антиквариата – даже выстроенный в жестком стиле хай-тек. Стулья – всегда плетеные, с деревянными спинками. Как на картинах Ван Гога, как в харчевнях времен королевы Марго. Деревянный стул с плетеным сиденьем – такая же священная принадлежность французского дома, как и старинные, в большинстве случаев семейные вещи, передающиеся по наследству от дедов-прадедов. Медные тазы и ступки… Перламутровые веера… Серебряные кофейники – из такого вполне могла разливать кофе мадам Помпадур…

На выставке Владимира в Армянском культурном центре был архимандрит армянского собора в Марселе Затик Аветикян. Отец Затик задумчиво сказал, глядя на картины: «Какое любовное чувство древности… Очень точно подмеченная тяга человека к тому, откуда проистек он и весь его мир…» Любовь к прошлому – это и есть понимание времени. Во французском доме разлит аромат этой любви.

На Марсельской книжной ярмарке многие, кто покупал мою книгу, живо интересовались ею: «О, исторический роман! А кто такой барон Унгерн? Что такое его Азиатская дивизия?» Я рассказывала и про барона Унгерна, и про старую Монголию, и про русскую гражданскую войну, и про восточную экзотику буддийских монастырей и красочного праздника Цам. И про домашний уклад и быт сибирских казаков тоже рассказывала – они одни из главных героев романа. Так французы, через мою книгу, ощущали русский дом. А мы лучше понимали дом французский.

…В старом доме – хозяева: пожилая пара – Калина и Патрик. Калина – любительница всего русского. Русская романтика пронизывает ее дом. Выглядят оба на удивление молодо. Дом у них очень древний – может быть, еще романской эпохи, перестраивавшийся при Людовике Тринадцатом, потом в Х1Х веке, а в двадцатом его просто «косметически» оживляли. Мощные стены, красивый скат крыши. Винтовая лестница наверх. Рояль – старый «Эрар»: на таких играли Бетховен, Шопен. Я играю Калине и Патрику русскую музыку. А стеклянная дверь и высокие узкие окна открываются прямо в сад.

Прованский сад – отдельная сказка. Чего тут только не растет! Персики, хурма, алый виноград гроздьями свешивается с плетеного потолка веранды… Налетает ветер с моря. Мы пьем розовое прованское вино из старинных бокалов. И я вспоминаю слова Ромена Роллана: «Все, что одушевлено любовью, неподвластно смерти». Дом, где сохранены любовь и жизнь предков, смело имеет право на вечность. Стандартные утилитарные жилища, что сможете возразить вы?

БРЮССЕЛЬ – ОБЩЕЕВРОПЕЙСКАЯ «ГОСТИНИЦА»

Приехав из Марселя в Брюссель, мы поняли, что попали в другой мир: на большую европейскую тусовку. И всем здесь очень уютно. Народу много, но никто никуда не спешит. Улицы – будто гостиные: везде можно отдохнуть. На лавочках в парках и скверах, на перекрестках – целуются, дремлют, читают газеты, кормят голубей. Чувство БОЛЬШОГО ДОМА бесспорно. А как у брюссельцев внутри, в реальных домах?

Старины тоже много, как и во Франции. Даже новизну делают «под старину». Модный интерьер, современный дизайн – тот, где хоть деталька, да играет на ощущение ретро: мраморный камин с чугунной витой решеткой, массивный «королевский» подсвечник. В доме нашего друга Бернара Респо прелесть ретро неуловимо смешивается с чудесами ультрасовременного быта. Что действительно драгоценно и работает на вечность в доме Респо – это картины. Коллекция картин замечательна. К чести Нижнего Новгорода, вся она – из картин нижегородских художников! Мы с радостью обнаружили здесь работы многих наших друзей.

В доме Бернара есть достопримечательность – винный погреб. Там бочонки с вином, как в подвалах былых графов и герцогов, а также собрание вин в бутылках, способное посоперничать с коллекцией живописи. Гостеприимный хозяин угощал нас коллекционными винами, а со стен глядели золотыми глазами, текли синими и серебряными водами картины. Живопись и человек – классический симбиоз. На Западе уже никто, кажется, не обзаводится в домах коврами или штампованными эстампами. Уникальность дизайна – главное. В доме, где живет культура, дышится по–особому легко и счастливо.

А еще у Бернара живут две кошки. Кошки – породы «русская голубая» и привезены… из Дзержинска. Это брат и сестра, и зовут их под стать всей обстановке: Моцарт и Мазурка.

Бернар водил нас в кабачок, где я сполна почувствовала атмосферу старой Фландрии. Там подавали простые блюда – горячий суп, салат с рыбой (Бельгия – морская страна!), много-много свежего хлеба собственной выпечки – эта маленькая харчевня так и называется: «Свежий хлеб». Бельгия – царство шоколада, и в «Свежем хлебе» шоколад тоже подают – в виде шоколадного торта. Очень опасный заказ, смею заметить! Ибо называется «шоколадная бомба». Мы сидели в кабачке часа два и за разговорами «бомбу» осилили. А официант, похожий на Тиля Уленшпигеля разбитным видом и хитрющим лицом, вперевалку двигаясь между столами, подошел и небрежно спросил по-фламандски, играя салфеткой: «Мидий будете, господа?»

Печеных мидий – уже дома – приготовил Бернар. Как истинный бельгиец, он знал в мидиях толк.

Мы вкушали мидии – на фарфоровых блюдцах – среди горящих свеч – в белоснежной гостиной. А со стены на нас смотрели золотые конь и всадник кисти Фуфачева.

ДОМ – ЭТО ЗНАЧИТ «СОБОР»

Виктор Штриккер, художник и галерист, из поволжских немцев, двадцать пять лет назад переселившийся в Германию, увез нас с собой в славный город Аахен.

И мы увидели Германию. И ощутили ее дух. Более сумрачный, чем веселый французский. Более строгий и чопорный, чем вольный бельгийский.

Своеобразие северной Германии и ее домов – именно в том, что она интроверт: пространство немецкого дома ВБИРАЕТ в себя, заставляя не просто отдыхать после рабочего дня, а – думать и медитировать. В доме Штриккера много книг. Немцы – книгочеи и многодумы; в этом они похожи на русских. «Хоть мы и дрались на протяжении всей истории, а все же самые близкие по крови – тевтонцы и славяне!» – смеется Штриккер. Не поручусь за истинность утверждения, но дом Штриккера – изящное сочетание немецкой мрачноватой глубокомысленности и русской развеселой богемности: тут аккуратство соседствует с разбросанными по дивану журналами по искусству, тут хозяйка подает на стол немецкий кухен и русский супчик-рассольник. Друзья – Владимир и Виктор – встретились спустя четверть века: они вместе учились в Красноярске, оба мечтали стать художниками. Мечты сбылись. Жизнь написалась, как картина. Они сидели за кухонным столом до рассвета, и было выпито все, что нашлось дома – от коньяка до «Амаретто».

Аахен – город, где в знаменитом соборе венчался на царство Карл Великий, император Священной Римской империи. Когда мы вошли внутрь собора, я затаила дыхание: статуи святых и Девы Марии, золотые ковчеги и раки, украшенные самоцветами величиной в кулак, белые толстые свечи, распятия черного дерева, каменные готические своды поплыли перед глазами – до головокружения. Мощь Дома потрясала! «Вон в том ковчеге, - Виктор кивнул на позолоченный сундук, висящий над головами прихожан, - хранится сокровище». Какое? Я так и не узнала. На то оно и сокровище, чтобы быть навсегда тайной.

А дома все – снаружи – в Аахене серые, коричневые, темные: любовь к строгости «накладывает лапу» и на внешнее убранство. Как же немецкая бурная музыка, думаю я, как же Вагнер, Бетховен, страстный Брамс? А страсти – по-немецки – все внутри. Снаружи сдерживаются, внутри бушуют. Такова ментальность народа.

Еще в Германии любят свечи. Свет, светильники, живое пламя вообще любит весь европейский Север – не только в Рождественские праздники, но и в другие времена года. Это, видимо, тяга к сказке, к теплу и огню посреди холодов, снегов и дождей. Язычки пламени украшают дом, делают взрослых немного детьми. От сурового тевтона до дитяти, ждущего Санта-Клауса, один шаг.

«ВСЮ-ТО Я ВСЕЛЕННУЮ ПРОЕХАЛ…»

Необъяснима радость, когда приезжаешь домой.

«Наконец-то мы дома!» – сакраментальный возглас, но точнее не скажешь.

Мои книги, картины Владимира – они во имя людей и для людей. Однако каждый художник рисует себя, и каждый писатель пишет себя: в книгах и на полотнах есть автопортреты мастеров. Так же и любой живущий пишет свой собственный портрет – пространством СВОЕГО ДОМА.

Мы переступили порог своей мастерской. Ура, мы дома! А что такое дом?

Наверное, это жизнь.

Есть жизнь и любовь – будет все: и книги, и картины, и дети, и праздники.

А для меня самый главный праздник – когда я подписываю друзьям свои книги.

Сейчас я пишу книгу о городе, в котором живу. Большой роман. Он называется «Ярмарка». Какая жизнь ему суждена?