ВСАДНИЦА: СЦЕНАРИЙ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ФИЛЬМА

Посвящается Владимиру Фуфачеву,

моему мужу,

художнику, наезднику, казаку

КАДР: широкие поля, луга, перелески. Лето на исходе, осенняя желтизна в кронах деревьев. Простор. Лошади – небольшой табунчик – упоенно скачут, ловя ноздрями ветер. Впереди, на вороном орловском рысаке – девушка с черными развевающимися, как черный пиратский флаг, волосами. Рысак идет галопом, девушка слегка наклонилась вперед. Ее лицо – у головы коня, она что-то шепчет ему. Впереди – синяя лента реки. Девушка щурится, придерживает коня. Табун, взбежав на косогор, встает. Солнце заливает и лошадей, и девушку мощным светом.

Камера приближается. Скользит по женской фигуре. Ноги в узких тугих джинсах. Развеваемая ветром, выпущенная поверх джинсов рубашка. Мы видим лицо девушки – она очень молода, почти девочка. Ей лет шестнадцать. У нее черные волосы и светлые глаза. Она треплет коня за холку, гладит между ушами. Конь оборачивает голову, отвечает радостным ржанием. Девушка вглядывается в даль за рекой. Кажется, она что-то ловит глазами, ищет. Радость скачки на ее лице сменяется ясно видимой тревогой. Камера наплывает на ее лицо. Чуть прищуренные светлые глаза. Блеск помады на губах. Девушка облизывает губы. Внезапно, вздернув руку, тыльной стороной ладони яростно стирает с губ помаду. Конь нетерпеливо переступает с ноги на ногу. Девушка ударяет коня пятками по бокам. Конь берет вскачь – с обрыва – к реке. Табун устремляется за ним.

КАДР: темная комната. Все погружено в туман, похожий на морок, на бред. Человек в черном посреди комнаты. Делает странные пассы руками, будто гипнотизирует кого-то. Останавливается; смотрит вбок. Странные, будто призрачные, черные, темные фигуры в полутьме, в тумане передвигаются, молчат, вскидывают руки, переставляют огромные круглые сосуды. Пламя. На огне – котел, плотно прикрытый крышкой. Человек в черном обтягивающем тело костюме медленно берется рукой за крышку, медленно приподнимает ее. Быстро опускает. Закрывает лицо рукой. Услужливая рука из тумана протягивает ему черную тряпку. Он прижимает тряпку к лицу. Отворачивается от котла и от огня.

КАДР: озерная вода. Вода колышется. Шевеленье травы у берега. За кадром – звуки. Страшные хрипы. Камера медленно переползает на тонкую руку, рвущую у груди ткань платья. Тело катается по берегу. Умирающей не хватает воздуха. Камера мечется вбок. Ветви хлещут по лицу, земля дрожит и трясется. Кто-то убегает прочь, вдоль по берегу. Следы на песке у воды. Хлестанье веток. Тяжелое дыхание человека.

КАДР: девичья рука, в руке – уголь. Рисует. Большой лист белой бумаги, уголь в пальцах движется легко и свободно. Девичья рука рисует лошадь. Выгнутая холка, высоко посаженная голоса, абрис гордой груди, развевающийся по ветру хвост.

МУЗЫКА. ГОЛОС ЗА КАДРОМ:

“А эта девочка жила-была в славном городе Москве, в Москве белокаменной, в Москве горделивой да красивой, и родители ее, и деды ее, и прадеды ее, и все предки ее всегда в Москве жили, а один из предков ее у Ивана Васильича Грозного сокольничим был, а другой предок ее, генерал, в Бородинском сражении отличился, а в одну из прабабок ее Александр Пушкин был влюблен, а дед ее, белый офицер, в Первую мировую…”

Другой голос, бойкий и веселый, перебивает этот, звучащий торжественно, будто читают стихи со сцены:

1. - Маргоша, обедать! Быстро!

2. - Я не хочу, мама! Я худею! Ты меня раскормишь, и я не сяду на Орлика!

3. - Глупости какие! Не ешь гарнир, пожалуйста, но салат, тарелку супа и кусок мяса ты съесть обязана! Вы все помешались на диете, дурочки! А у тебя, между прочим, фигурка, как у Изабель Аджани!

4. - Фу, мама! Изабель Аджани толстая, значит, я такая же?!

На пороге комнаты – девочка. Веселое лицо. Это та, что скакала на лошади. Она проходит в гостиную, пританцовывая. Мать, высокая, с сединой в густых волосах, с высоко подобранным на затылок тяжелым пучком, в нарядном платье, но с кухонным полотенцем в руках, любуется дочерью, тщетно пытаясь изобразить на лице строгость. Обстановка – под девятнадцатый век. Роскошь ретро. На стенах – картины в массивных позолоченных багетах. Стол накрыт белоснежной скатертью и сервирован безупречно. Мать девочки указывает на стул:

5. - Садись.

6. - А где Адя и Василий? А папа?

Они в роскошной столовой одни.

7. - Мы сегодня обедаем одни. У Ади показ. Хочет потрясти Москву своими новыми одежками. Она на подиуме высокой моды в Манеже. Василий обещался быть, но… - Кидает взгляд на часы. – Позвонил, извинился. Его дело. А папа уехал в Муром на машине с Сашей Игнатьевым. Им там приготовили нечто интересное для аукциона в галерее Друо в Париже. Хотя я не понимаю, что может быть интересного в Муроме? Все давно расхищено, растащено... покажут им два медных самовара и будут убеждать, что это и есть самолучший антиквариат для Друо...

Мать наливает суп из супницы. Ополовник старинный, серебряный, тарелки фарфоровые. Девочка ест осторожно, отламывая тонкими пальцами хлеб от куска, дует на ложку, обжигаясь. Над их головами – в клетке – канарейка. Клюет зернышки. Тоже обедает.

8. - Ерунда, - Марго, с набитым ртом, машет рукой, - в глубинке-то как раз они и откопают то, что надо! – Дует на тарелку с супом. Улыбается. – А нам домой папа что-то хорошенькое привезет?.. Или все, жадина, упакует и отправит в Париж?..

9. - Ешь, не болтай. Если будешь себя хорошо вести – оставит тебе какую-нибудь безделушку. У тебя этих безделушек уже тьма-тьмущая, Маргарита! И тебе не стыдно выклянчивать у отца то, что ему, дорогая, нужнее, чем тебе?

Девочка пожимает плечами. Ковыряет вилкой в салате, подцепляет зелень, грызет. Бормочет с набитым ртом:

10. - Орлик тоже любит травку. О-о-очень… любит…

Мать ест чинно. Сидит за столом прямо, как железная, двигаются только руки.

11. - Мясо будешь?

12. - Спасибо, ма. Хорошенького понемножку. – Марго вскакивает, лягнув ногой стул, наклоняется над головой матери, хочет поцеловать ее в щеку – и вместо этого внезапно хватает ее руку, прямо с зажатой в пальцах ложкой, и целует руку. – Обед был просто как при дворе Карла Девятого. Папа во Францию полетит, вот там оттянется. Он же сам говорил, что французы жрут только мясо, зелень и сыр и пьют только вино – никакого тебе тягомотного русского чаю! Все, пока! Мои мальчики меня ждут! – Уже в дверях, кокетливо поправляя черный локон на щеке, глядясь в дальнее – на стене – зеркало: - Мы договорились… они будут ждать меня у метро… - Бросает взгляд на запястье. – Уау, уже пять! Я, как всегда, опаздываю…

Исчезает. Мать остается одна за столом. Выпрямившись строго и надменно, чуть выпятив грудь вперед под нарядным, как для театра, платьем, она страдальчески заламывает брови, провожая взглядом дочь, и ее губы морщатся в улыбке: “Дорогая моя, взбалмошная, красивая, родная”.

Марго – в метро, на эскалаторе. В руках – телефон. Она сосредоточенно набирает номер. Вокруг нее – люди, едущие на эскалаторе вверх. Кто молчит; кто возбужденно переговаривается; кто обнимается – минутная подземная любовь, эскалаторные поцелуи.

13. - Але, але?.. Зинка?.. Привет, Зиночка, это я. Я в метро. Еду на свиданку со своими оруженосцами. Потом на ипподром. Скоро соревнования, я должна войти в форму. Так что сегодня вечер рабочий. Да, об Аське я помню. Еще бы не помнить!.. Ты ей какой подарок приготовила?.. Я – умопомрачительный!.. Отпадный до предела. Нет, не скажу, какой! Ты тоже все сама увидишь!.. Так что, встречаемся завтра прямо в Радунице?.. Ну да, на Орлике прискачу. И ребята на лошадках тоже. Кавалькада!.. как в лучших домах… Передай Аське: никаких пирогов, только салаты, фрукты и море вина!.. Коньяк лился рекой, ха-ха!.. Ну все, пока, старушка… целую в носик…

14. Эскалатор выносит Марго, вместе с толпой, наверх, к выходу метро. Книжные и цветочные киоски. Толпа движется, летит мимо. Марго – на улице. Ветер отдувает полы легкой куртки. Навстречу ей – трое парней. Один юноша повыше, длинный и худой, двое пониже и покрепче. Она обнимает за шею высокого и того, кто ближе к ней. Смеется.

15. - Ну что? Как настроение?

16. - А у тебя?

17. - Как всегда.

18. - Значит, все в порядке. Покажем Васнецову кузькину мать?

19. - Спрашиваешь. Покажем, конечно.

Все вчетвером идут по вечереющей улице. Двое идут по обе стороны от Марго. Один – за ней, будто несет невидимый шлейф. На его лице застыла маска отчуждения, равнодушия, и только блеск глаз выдает душевную борьбу.

Ипподром. Беговые дорожки с препятствиями. Властные крики тренеров. Худенькая девочка с пышными кудрявыми волосами неожиданно падает с лошади, с виду смирной; лошадь встает недвижимо, боясь наступить на упавшую, подбирает под себя ногу. Девочка встает, отряхивается, плачет от обиды. Тренер, склонившись, что-то говорит ей, вытирает слезы с ее щек. Марго, уже в жокейском костюме, похлопывает по морде вороного коня, стоящего рядом с ней. Конь косит на Марго темно-сливовым глазом.

20. - На, миленький, на, Сургуч, на… ешь. – Она вынимает из кармана кусок сахара, скармливает его коню. – Сейчас мы с тобой, коник, немного поработаем. Мальчики, вы готовы?..

Оборачивается. Андрей – худой и длинный – на гнедом коне. Конь под ним переминается с ноги на ногу, встряхивает головой. Вадим – светловолосый, пониже ростом, широкий в плечах – стоит рядом с игреневой крепкой кобылкой, трогает, поправляет седло. Борис – третий, тот, кто шел по улице за Марго сзади, как паж – сцепив зубы, вскакивает в седло, на белую ахалтекинскую кобылу. Марго, кинув мгновенный взгляд на Бориса, тоже вскакивает в седло – легко, как подхваченная ветром. Сидя на лошадях, они переглядываются. Это взгляд заговорщиков. Людей, что знают тайну. Или, может быть, любовников. Марго натягивает повод, поворачивает коня. Вадим кричит весело:

21. - Эй, Марго, повезло тебе! У тебя и в Иваньково тоже конь-то вороной! Орлик-то твой! Специально, что ли, масть подбираешь, а?!..

Она не отвечает. Натянув поводья, скачет по ипподромной дорожке. Машет тренеру рукой. Он машет ей. Андрей наклоняется из седла к Вадиму:

22. - Ей чертовски идет жокейская шапочка, ты не находишь?

23. - Отстань, Дрюня! Ты сентиментален, как баба. – Вадим тоже прыгает в седло. – Работаем, лентяи!

Тренер, вдалеке, что-то объясняет Марго, темпераментно размахивая в воздухе руками. Она внимательно, сидя на коне, наклонив голову, слушает, кивает. Потом вся подбирается, группируется, как для прыжка. Пускает коня в галоп. Перед препятствием наклоняется вперед еще сильнее, вся пригибается к холке коня. Сургуч берет барьер, не зацепив задними копытами – хорошо, чисто. Марго обнимает коня за шею, закрывает глаза. Улыбается.

КАДР: камера наплывает на амфитеатр ипподрома. Скользит по рядам. Скамейки пусты. Кое-где – одиночные зрители: родня спортсменов и тренеров, случайно забредшие сюда зеваки. Маленький мальчик, лет пяти, с упоением перелезает через скамейки, пыхтит. Кричит, картавя: “Ошади! Ошади!” Камера выхватывает на скамьях одинокую мужскую фигуру. Приближается. Мы видим человека в черных джинсах и в черной кожаной куртке. Его лицо, сухое, с четкими скульптурными чертами, выхоленно, аристократично. Он в черном берете. Из-под берета – седые виски. На вид ему лет пятьдесят, но, возможно, он молодится. Крупным планом – его лицо. Он неотрывно смотрит на всадницу на вороном коне. Следит за ней пристально. Пожирает глазами. Его лицо неподвижно, как у статуи.

Марго берет еще одно препятствие.

У человека, следящего за ней, чуть дрогнули губы.

Марго машет рукой тренеру: мол, все в порядке.

Человек закрывает глаза. Раздувает ноздри, как конь.

КАДР: рука человека в черном. В его руке – старинные часы, брегет Х1Х века. Секундная стрелка бежит, летит, отсчитывая миги. Палец, узловатый, крепкий, нажимает на серебряную кнопку, останавливая бег времени.

Стрелки встали. Не бегут.

ВРЕМЯ ВСТАЛО.

КАДР: Марго летит на коне вперед. Взять препятствие. Барьер. Прыжок!

Лицо человека на трибунах. Закрытые глаза. Еле заметная улыбка.

Андрей, Вадим, Борис и Марго – у нее дома. Смотрят фильм. Плоский экран огромного “Панасоника”. В пальцах у них – косячки. Курят травку. Хохочут. Андрей, дылда, задрал ноги по-американски, положил на спинку антикварного кресла. Вадим ест чернослив из хрустальной вазы, небрежно обнимая за талию сидящую на подлокотнике кресла Марго, румяную, возбужденную скачками на ипподроме и выкуренным косячком. Борис разлегся на диване. Уткнулся в глянцевый журнал. Изредка косится на парочку – Вадима и Марго, курящих травку, щебечущих. Марго хохочет, закинув голову. Чуть не падает с подлокотника. Вадим ловит ее, заваливает себе на колени. Лицо Бориса вспыхивает. Вадим целует Марго в шею, она треплет его за русые кудри, как коня – за холку. Недовольный голос Андрея:

24. - Слушайте, утки! Кончайте ваш домашний эрос! Дайте посмотреть, а, идиоты?! Кассету на вечер дали! Здравый фильмец, между прочим! А вам по барабану, я гляжу… Наездники, мать вашу…

25. - Дрюня, не матерись! – Вадим благодушен, розов, они все четверо поужинали – на столе в спальне Марго неприбранная посуда, остатки чая на дне чашек, недоеденные бутерброды с семгой и икрой; на полу у стола – пустая бутылка вина, видна этикетка: “Chateau”. У него самое лучшее настроение из них троих, заявляющих права дружбы на Марго - ведь она у него на руках, в руках. – Мы не такие киноманы, как ты. Твой фильмец – жалкое подобие “Матрицы”. И вообще я фантастику в стиле “хай-тек” не люблю, даже прямо скажу – ненавижу!

26. - А что ж ты любишь, молодой чемодан?..

27. - Не что, а кого. – Вадим сжал Марго в объятьях, она пискнула, как птичка. – Тишина в студии! Соло Маргариты!

28. - Пусти, нахал, Вадька… пусти… пуст…

Вадим стискивает ее, как медведь. Она борется с ним. Оба хохочут. Андрей прыгает из кресла, напрыгивает на них. Они все, куча мала, скатываются с кресла на пол, на ворсистый палас, катятся по паласу, дико хохочут. Из руки Марго вываливается недокуренный косячок. Ворс паласа тлеет. Борис, с дивана, невозмутимо поворачивает голову, смотрит на огонь.

29. - Пожар же будет, дурни.

Сам не шевелится. Наблюдает возню на ковре, как патриций – борьбу гладиаторов в цирке.

30. - За что я Маргошку люблю целовать – за то, что она совсем не красится! Помаду не надо слизывать!..

Распластанная Марго – животом вниз – на паласе - под Вадимом. Он прижимает ее к полу, запускает пятерню в волосы:

31. - Проси пощады!

32. - И не подумаю… а-а-ах ты…

Андрей бодает Вадима головой, как бык, как в боксе – на ринге. В грудь. Под подбородок. Снова схватываются все втроем. Роняют пустую бутылку. Она катится в угол – по паласу, по паркету. Борис поднимает глаза. Часы. Старинные часы. У него над головой, над диваном. Над борющимися, возящимися на полу раздается мерный звон. Часы звонят, будто колокол в церкви. На экране “Панасоника” человек в кожаной куртке наставляет пистолет на голую девушку. Выстрел. Титры: “The End”. Усмешка Бориса: фу, как банально. Бурный военный секс, выстрел, смерть, конец фильма.

КАДР: сначала – шорох и стук. Шорох, стук и тихий ритмичный, еле слышный звон – сквозь туман.

Тук-тук, тук-тук. Начинаешь понимать: это идут часы.

Из тумана выступает пространство тесной комнаты. Низкий потолок. Старый стол, заваленный разнокалиберными часами. Тут и старинные комодные часы с лепниной и позолотой; и серебряные брегеты эпохи Николая Первого; и часы часовых заводов Советского Союза тридцатых годов; и маленькие наручные, с ремешками и без; и настенные, с позеленевшими от времени медными, круглыми как луна маятниками; и часы времени Екатерины Великой с бронзовыми фигурками Венеры и Амура, всадников с копьями наперевес и жеманно приседающими в реверансе дамами в пышных кринолинах – над циферблатом с огромными римскими цифрами; и будильники со стальными колокольцами наверху; и множество других часов, это пиршество часов, это их праздник. Комната пуста. За столом с рассыпанными, стоящими, валяющимися на нем часами никого нет. Камера скользит по груде часов, тщательно исследует их. Скрип двери. Шаги. В комнату кто-то входит. Мы не видим, кто. Мы его только слышим. Все построено на звуке. Тиканье часов. Шелест сбрасываемого плаща. На улице сильный дождь – слышно, как падают, стекая с плаща, капли воды. Скрип сапог. Человек подходит к столу. Его шаги – медленные, размеренные. Скрип стула – он садится. Камера в это время продолжает исследовать часы. Наконец в поле зрения камеры попадают руки. Руки трогают, ощупывают, изучают, выбирают. Выбрали. Ладони любовно обнимают часы – швейцарские часы начала позапрошлого столетия. Над циферблатом – бронзовый конь, циферблат – у него под брюхом, под ребрами. Пальцы гладят стекло циферблата. Внезапно рука стискивает часы в кулак. Хруст тонкого часового стекла. Осколки впиваются в пальцы. Между пальцев, по ладони, по запястью течет кровь. Тяжелое дыхание. Голос за кадром:

“И ОТПРАВИЛСЯ ОН В ПУТЬ БЕЗ ВОЗВРАТА; И БЫЛО ДАНО ЕМУ ОПРЕДЕЛЯТЬ ЗВЕРЯ – ПО ДЫХАНИЮ ЕГО, ЖЕНЩИНУ – ПО ЗАПАХУ ЕЕ, ВРЕМЯ – ПО ЗВЕЗДАМ…”

Кровь течет по руке.

Смех.

Над развалом часов – сначала тихий, потом неостановимый, неистовый, взахлеб, смех.

Внутренность уютной старомосковской квартиры в еще оставшейся в живых коммуналке. Здесь живет бабушка Марго. Старый патефон. Крутится пластинка. “Веселья час и боль разлуки хочу делить с тобой всегда… Давай пожмем друг другу руки – и в дальний путь, на долгие года!” Заливается соловьем Козин. Старая запись. Бабушка Марго, Таисия Федоровна Раевская, урожденная Люби, разливает чай из самовара. Кружевные занавесочки на окнах. По комоду бредут семь мраморных слоников. На стенах – старые фотографии в квадратных и овальных рамках, антикварные расписные блюда. Марго сидит с ногами в кресле. Смотрит на блюдо с мастерски изображенным вороным конем. Коня ведет в поводу офицер в кивере, в гусарском ментике.

33. - Что глядишь?.. Думаешь, Денис Давыдов, герой Двенадцатого года?.. Может быть, и он, - старушка в кружевном чепце озорно подмигивает внучке. Наливает чашку до краев, размешивает сахар, прихлебывает, отставив мизинчик. – Твои-то охламоны, небось, не знают, кто такой Денис Давыдов… и никогда уж не узнают. Эх, Россия, Россия! Если бы молодежь твоя в твою историю да поглубже вникла – не было бы, может, стольких бед…

34. - Ба-абушка, - Марго морщит нос. – Ну пожалуйста, не надо про всякие беды России! У нас что, сейчас бед мало? Да мы ими уже объелись. Мы – счастья хотим! И сами будем его делать! Без указки! – Замечает опечалившееся под кружевным чепцом морщинистое лицо. – Ну, ну, ладно, пошутила… По указке, конечно… По твоей, мой пушистик!..

Вскакивает с кресла, бросается на шею старушке.

35. - Тише, Маргоша!.. чай разольешь…

36. - А давай я тебе с молоком сделаю?.. ты же любишь… Сейчас принесу…

37. - Сиди, непоседа… - Старушка машет рукой, снова прихлебывает горячий чай. – Мы, Люби, всегда были непоседы, в отличие от благообразных Раевских… Столько в тебе намеано, девочка… - Склонив голову в чепце, любуется ею. – Твой прадед. Анатолий Юрьевич Люби, блестящий Анатоль, весь был как на шарнирах, весь – всегда – горел-пылал, ну точь-в-точь как ты… А другой твой прадед, Николай Раевский… Расскажи-ка мне лучше, как твои дела. Как твои рыцари? Оруженосцы твои?..

38. - Отлично, бабушка. Думаю, на чемпионате мы покажем класс. Васнецов будет доволен.

39. - Васнецов – это кто?..

40. - Васнецов – это тренер. Тренер у нас – высший класс. Бабушка, а Лещенко поставить? – Поет, прижимая руки к груди и закатывая глаза. - “Прощай, прощай, прощай, моя родная! Не полюбить мне в жизни больше никого… Я так любил тебя, я так страдаю, и шлю тебе мое прощальное танго!”

Старушка опять машет рукой.

41. - Перестань, Маргоша! Ну что ты коверкаешь мелодию…

Марго садится возле ног бабушки на пол. Кладет ей голову на колени, как собака. Поднимает к ней лицо. Старушка гладит ее по волосам.

У Марго совсем детское, блаженное выражение лица.

42. - Бабушка, пушистик… Расскажи мне… доскажи мне ту историю.

43. - Какую, детка?.. память плохая стала…

44. - Ну, ту, помнишь, мы сумерничали на той неделе?.. Про твоего отца, моего прадеда, белого офицера… и его возлюбленную, его невесту, которая умерла… до того, как он встретил твою мамочку?..

45. - А я разве тебе не досказала? – Старушка жмурится и прихлебывает чай. Из-за стены доносится резкий стук, потом ругательства, скандальные крики, детский плач. Таисия Федоровна вздрагивает, ставит чашку на блюдце. – Опять Федотовы велосипед уронили. И, может быть, на голову ребенку! Говорила же я им тысячу раз: не вешайте велосипед на стену, ставьте его на пол! Хоть кол на голове теши… Бесполезно… Скорей бы расселили нас всех, что ли… - Вздыхает. – Но… однако… привыкла я тут жить… хотя, когда нас уплотняли, тогда, в тридцатые годы… я так плакала… так плакала…

46. - А к нам жить не пойдешь? У нас квартира во-он какая большая. Заблудиться можно…

47. - Не пойду. Вас и так там слишком много. Как сельдей в бочке.

48. - Доскажи! Ничего ты мне не досказала.

49. - На чем мы остановились?..

50. - На том, как прадед уходил на войну…

Кадры резко меняются. Превращаются в кадры старинной кинохроники. На белом арабском коне гарцует великолепный, с чудо-выправкой, офицер в белом мундире, с густой щеткой эполет, усы лихо закручены вверх, околыш фуражки поблескивает, медные начищенные пуговицы блестят на солнце. Вдалеке – ряд конных, под ногами коней – примятая трава. Женщины в длинных платьях с оборками, со сборками и складками на задах бросаются к офицерам, вытаскивают из сумочек и из-за пазух белые платочки, машут платочками в воздухе, плачут. Усатый офицер – это Николай Раевский, прадедушка Марго – направляет коня к одиноко, отдельно ото всех стоящей черноволосой девушке с пучком фиалок на широкополой белой шляпе. Девушка вскидывает голову. По ее лицу текут слезы. Она протягивает офицеру образок – Николая Угодника, чтобы спас его в бою от пули – и часы, старинный швейцарский брегет. Мы успеваем заметить, что брегет – тот самый, с бронзовым конем, что сжал в руке Неизвестный в комнате с низким потолком. Офицер благоговейно целует и образок, и часы. Образок вешает на грудь. Брегет кладет в карман. Титры:

ЭТИ ЧАСЫ ТЕПЕРЬ БУДУТ ОТСЧИТЫВАТЬ ВРЕМЯ МОЕЙ ЖИЗНИ

Он склоняется с коня ниже, берет девушку за подбородок, целует ее в лоб. Она держит его за руку в белой лайковой перчатке.

Труба во вскинутой руке трубача. Пыль под копытами коней.

КАДР: сражение. Неуклюжие английские танки, страшные, как броненосцы. Кони мечутся, храпят. Выстрелы, разрывы. Картина боя. Лошади, сраженные пулями, падают. Орущие, искаженные лица офицеров, командующего батареей; лица солдат, приникших к пулеметам. За кадром – музыка: вальс “Амурские волны”, то громче, то тише наплывает. Титры:

ОН МОГ ПОГИБНУТЬ В БОЮ, НО ЕГО ЧАСЫ НЕ ОСТАНОВИЛИСЬ

Раненый офицер в лазарете. Потом – на телеге. Его везут казаки к поезду. Сестры милосердия в поезде. Склоняются над ним – он в жару, бредит; что-то ему шепчут ласково. Одна из сестер поправляет у него на груди образок с Николаем Чудотворцем. Другая – поднимает вывалившийся от вагонной тряски на пол из кармана гимнастерки брегет, зачарованно смотрит на часы, на неостановимый бег секундной стрелки. Титры:

МГНОВЕНИЯ СУДЬБЫ НЕПОВТОРИМЫ

Зимняя Москва. Запорошенные снегом, нахлобученные, как белые шапки, крыши домов. Раненый офицер, хромая, с перебинтованной, на перевязи, рукой, опираясь на палочку, подходит к дому. Здесь живет его невеста. Задрав голову, он глядит на освещенное окно. Рвет на себя дверь. Хромая, поднимается по лестнице. Звонит. Толкает дверь. Она открыта. Он бежит по коридору – в комнаты. Задыхаясь, врывается в невестин будуар. Она не одна. С ней борется человек в черной кожаной куртке, с револьвером на боку. Она плачет, кричит, кривит рот. Офицер, вне себя, тоже выхватывает из кобуры револьвер. Стреляться! Человек в черной тужурке отпускает растерзанную девушку. Встает. Они стоят друг против друга – белый офицер и черный человек. Наставляют друг на друга револьверы. Девушка страшно кричит. В кадре виден ее широко раскрытый в крике рот. Титры:

СМЕРТЬ И ЛЮБОВЬ ПРАВЯТ МИРОМ

Стреляют. Почти одновременно. Черный человек промахивается, за спиной офицера вдребезги разбивается зеркало. Офицер попадает. На рубахе человека, под черной тужуркой, расплывается темное пятно. Оскалившись, протянув руки вперед, человек в тужурке падает на пол ничком. Из кармана тужурки вываливается дамский карандаш для губ и катится по полу. Девушка, ахнув, подбирает помаду. Офицер грозно смотрит на нее. Его губы дрожат. Титры:

ОН ХОТЕЛ СОБЛАЗНИТЬ ТЕБЯ ЭТИМИ ДЕШЕВЫМИ ДАМСКИМИ БИРЮЛЬКАМИ?!

Невеста офицера бледна. Прижимает руки к щекам: нет, нет! Протягивает к нему руки: ты жив! Он бросается к ней: я жив, счастье мое! Забудем ужас жизни на миг! Девушка кладет помаду на туалетный столик, к трюмо. Офицер – перед ней на коленях. Он утыкается лбом ей в колени, в живот. Она, в одной ночной растерзанной рубашке, нежно смотрит на него. Он раздевается, сдергивает с себя китель, гимнастерку, нательную рубаху. На исхудалой груди – нательный крест и образок. В кармане кителя громко тикают часы. Девушка секунду колеблется. Потом сбрасывает с себя разорванную сорочку. Нежность ее наготы. Его стремление, желание, мужское естество. Напор – и покорность. Он прижимает послушное голое тело к себе. Она обхватывает его руками – за шею, ноги переплетает с его ногами. Оба падают на кровать. Затемнение. Титры:

КАКОЕ СЧАСТИЕ И НОЧЬ И МЫ ОДНИ

Утро. Рассветный свет льется в спальню, как белое молоко, через крестовину рамы, сквозь шторы. Девушка, со счастливым лицом, просыпается первой. Садится в кровати. Долго смотрит на спящего любимого. Его офицерская одежда разбросана по полу. Она оборачивается к трюмо. Рассматривает в зеркало себя, нагую, новую, незнакомую самой себе – Женщину. Трогает себя за груди. Проводит пальцем по исцелованным губам. Взгляд ее падает на помаду, лежащую у зеркала. Она бессознательно берет ее, снова глядит на себя в зеркало. Проводит помадой по губам. Ее тройное отражение в трюмо. Оно внезапно вздрагивает, качается, плывет, будто на улице взрыв и от взрывной волны трясутся стены дома.

Закинутая кверху голова девушки. В трясущемся зеркале виден ее подбородок, задранные плечи. За кадром – музыка: вальс “Ночь светла, над рекой тихо светит луна”.

КАДР: похороны. Колокольный звон. Офицер, с седыми висками, идет за черным гробом девушки, своей невесты. Около хлебных лавок – огромные очереди. Угрюмые лица людей. Мальчишки-газетчики с пачками газет в руках. Воронье над куполами церкви. Напротив храма – броневик. Куда-то ведут вереницу людей, с заломленными за спину руками, под дулом пистолета в руках молодого разбитного парня в черной тужурке. Титры:

КТО БЫЛ НИЧЕМ, ТОТ СТАНЕТ ВСЕМ

Взгляд офицера, глядящего в неподвижное девичье лицо в гробу. Стук сердца под кителем. Стук часов в нагрудном кармане: тук-тук, тук-тук.

КАДР: настоящее. Марго у ног бабушки. Настоящий стук: тук-тук, тук-тук. Таисия Федоровна поворачивает голову, как большая птица, сова.

51. - Маргошенька, это в стенку стучат опять?..

52. - Нет, бабушка. – Она вскакивает на ноги. – Это стучат в дверь.

Она в одно мгновение оказывается на пороге. Распахивает дверь. За дверью – женщина в кургузом коротком пальто, с пачкой билетов в руках, рыжие патлы взбиты надо лбом чудовищным коком, губы намазаны ярко, вызывающе, мещанским сердечком.

53. - Здравствуйте! Кто вы?

Таисия Федоровна держится рукой за сердце. Слишком неожиданный этот визит незнакомой, явно забредшей сюда с улицы дамы посреди рассказа о прошлом.

54. - Не нужны ли вот билетики на оч-чень интересное представление!.. сами мы распространяем, и только знающим людям, кто наверняка придет, вот мне тут соседи вас присоветовали, - рыжая тетенька с мотающимся коком, будто с петушиным гребнем, машет билетами в воздухе, - уж такое представление завлекательное, не пожалеете! Настоятельно вам советую пойти! Такое шоу, что просто поджилки трясутся! Масса впечатлений! Народ за границей давится, все желают поглядеть, а у нас, сами понимаете, нет пророка в своем отечестве!

55. - Ничего не понимаю. – Старушка откидывается на спинку стула. Недоуменно смотрит то на Марго, то на рыжую тетку. – Вы на какой-то спектакль билеты предлагаете?

56. - На шоу ужасов, - подает насмешливый голос Марго. – Извините, но мы не…

Рыжая тетка перебивает ее:

57. - Да вы ж не дослушали! Это ж сам великий Юрий Монро! Он же по страшной дешевке… он же, можно сказать, просто даром на свой массовый сеанс в Москве билеты… да вы на цену, на цену посмотрите! Гляньте только вы на цену! В Европе все за сто долларов ломятся, а мы?! А мы все – дураки и обалдуи! Сам великий Монро, слышали про него, надеюсь?! То-то же!

Тетка победно оглядела Марго и бабушку. Старушка пожала плечами. Марго мрачно опустила голову.

58. - Ну понятно, - процедила она. – Сам великий Монро. Да, знаю я про него. Председатель Всемирного общества колдунов. Не верю я в эти сказки. Экстрасенсы, колдуны… брр-р… Извините, - она не знала, как обратиться к тетке, - госп… гражданка… но мы точно не пойдем на шоу великого Монро. Предложите ваши билеты кому-нибудь другому.

59. - Колдун? – Старушка вздернула седые выщипанные брови. – Ах, какая прелесть, как интересно, колдун! И кого же он заколдовывает? Или – отколдовывает?.. Или… там… завораживает?.. снимает порчу?..

60. - Или напускает, - уже грубо бросила Марго, приближаясь к тетке угрожающе. – Простите! Выйдите отсюда!

С лицом крашеной тетки что-то произошло. Намазанные алой краской губы дрогнули в нехорошей усмешке. Она полезла рукой в карман и медленно, продолжая нехорошо, ядовито усмехаться, вытащила из кармана сложенную вчетверо бумажку.

61. - Разверни, деточка. – Алые губы над крупными щербатыми зубами дрогнули. – Разверни и погляди. И прочитай. Ножки-то на Монро сами побегут. Билетик-то купишь тут же, не отходя от кассы.

Марго, пожав плечами, небрежно развернула бумагу.

Нарисованный – углем на бумаге – скачущий вороной конь.

Ее Орлик.

И подпись под рисунком – чужим, незнакомым почерком, печатными буквами:

“ЕСЛИ ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ЧАСЫ ТВОЕЙ ЖИЗНИ ОСТАНОВИЛИСЬ, ТЫ ПРИДЕШЬ КО МНЕ”.

Марго поднимает глаза от бумаги. Ее рот приоткрыт. Губы пересохли. Она проводит по ним языком.

62. - Кто это написал?.. – Она держит бумагу двумя пальцами, как дохлую крысу за хвост. – Это шантаж.

Старушка, ничего не понимая, глядит на них обеих.

Марго внезапно бледнеет. Складывает бумагу. Сует в карман своей ковбойки. Смотрит тетке прямо в лицо.

63. - Давайте ваш билет. Сколько он стоит?

64. - Ну вот так-то бы сразу. Полтинник, всего лишь полтинничек, ну просто даром, даром.

65. - Ну-ка, кто меня сегодня провожает? Кидайте жребий в шапку!

Жокейская шапочка Марго сдернута с головы. Ее волосы рвет ветер. Над ее головой ветер рвет золотую крону клена.

Мальчики послушно, молча пишут на клочках бумаги свои имена, сворачивают бумажные трубочки, кидают в шапочку. Марго, смеясь, опускает руку. Вытаскивает бумажку. Разворачивает ее. Смеется:

66. - Борька, опять тебе повезло!

Дрюня басит:

67. - Так нечестно, ты сама хотела идти с ним, ты подсмотрела… В следующий раз жребий тащу я…

68. - Пока, ребята! Без базара! Все честно! Борька, пойдем.

69. - Я тебе не Борька. Я не свинья.

70. - Ах, простите, князь Борис, челом бью.

Она подхватывает Бориса под руку, посылает воздушный поцелуй мальчикам, и они оба, как подхваченные ветром, идут – как летят – по тротуару. Лицо Марго внезапно становится жестким, будто каменным. Надменным. Борис находит ее руку. Сжимает в своей. Она выдергивает руку, морщится.

71. - Больно. Медведь.

72. - Все лучше, чем свинья.

73. - Неизвестно, что лучше.

74. - Куда идем? К тебе домой?

75. - Не ко мне.

76. - Правильно. Не люблю ваш роскошный дом. Мне там неуютно.

77. - У нас очень уютно!

78. - Ничего подобного. У вас как во дворце. Холодно. И все время кажется, что тебя сейчас убьют. Как царя Александра Второго. Или как Павла Первого.

79. - Садись, пять. Куда будешь поступать? Не решил?

80. - Нет. Не решил. Отец хочет, чтобы я ехал изучать физику в Виндзор.

81. - Виндзор – это Англия?

82. - Хуже. Канада. И хорошо, что далеко. Тебя видеть не буду.

83. - Ну какой из тебя физик. Ты же гуманитарий. Ты же дважды два не знаешь.

84. - Отец за все заплатит.

85. - “Джонни за все заплатит, у Джона денег хватит, а за измену – нож”. – Она, усмехнувшись, быстро идя по усыпанному осенними листьями тротуару, посмотрела на него. – На день рожденья к Аське поедешь?

86. - Поеду.

87. - Аську поздравить? Или…

88. - Да. Из-за тебя. Из-за того, что там будешь ты.

Марго смеется. Обрывает смех. Открытый подъезд. Она хватает Бориса за руку и втаскивает за собой в подъезд. Они бросаются друг к другу так безумно, задыхаясь, что больно сталкиваются лбами. Борис судорожно расстегивает на ней куртку, ковбойку. Приникает губами к ее груди. Ее руки – на его шее, на затылке. Он коротко стрижен, почти долыса, как скинхед. Они целуются бешено, сумасшедше. Это как вихрь. Марго вскрикивает, задыхается. Борис прижимает ее к стене, запускает руку ей под рубаху, расстегивает “молнию” джинсов. Она мотает головой: нет! Он снова находит ее губы. Потом вдруг опускается перед ней на колени, прижимается губами, лицом к обнажившемуся под задранной рубашкой животу.

89. - От тебя пахнет лошадью.

90. - Да. Люди – это лошади. Все перепуталось когда-то.

91. - Ты… - Он поднимает лицо. Глядит на нее снизу вверх. – Когда ты будешь моей до конца?

92. - Я и так твоя. – Она задыхается. Отбрасывает со лба волосы. – Ты думаешь, я сплю со всеми? И с Дрюней? И с Вадиком? Все шутки. Ты же знаешь сам. Ты же не ревнуешь меня к ним.

93. - Нет. Да. – Его руки нежно гладят ее ребра, талию; судорожно скользят вниз, вверх. – Ты колдунья, Марго. Ты заколдовала меня. Ты…

94. - Ты улетишь в Канаду. И забудешь меня. И женишься на дородной канадке. И родишь кучу маленьких славненьких канадцев.

95. - Дура!..

Он вскакивает. Зло, неистово обнимает ее. Прижимает к себе, как тряпочную куклу. Пытается поцеловать. Она резко отворачивает лицо. Тогда он опять наклоняется и вбирает в губы ее обнаженный, торчащий темный сосок.

Квартира Бориса. Мрачные, уставленные тяжелой, красного дерева мебелью комнаты. Мебель обшарпана, поцарапана: старая обстановка, не первой свежести, наследство бабушек и дедушек. Темно-красные, с маленькими золотыми лилиями, обои на стенах. Старый рояль. Борис откидывает крышку рояля, рассеянно нажимает на клавиши. Одинокие звуки гаснут в глубине комнат. “Спит Гаолян…” Одним пальцем он неуклюже играет на рояле вальс “На сопках Манчжурии”. Громко, со звоном кидает крышку на клавиши. Голос матери из другой комнаты, сердитый:

96. - Боречка, опять что-то разбилось?!

97. - Ничего не разбилось. Успокойся.

Входит мать. У нее вид кафешантанной шлюшки. Глазки, подкрашенные, как у японки, блудливо бегают туда-сюда. Она смотрит в маленькое зеркальце у себя в руке, поправляет на плече черный пиджак, рюши жабо на груди.

98. - Мама, ты опять?..

99. - Я?.. Не опять. Я ничего. Я только… к Сонечке прошвырнусь, и домой. Я не поздно, нет! Сыночка, я туда не пойду. Сыночка, ну успокойся, я же тебе сказала – я никогда, никогда больше не пойду туда…

100. - Ты пойдешь! – Борис резко оборачивается к ней. – Ты все врешь, ты пойдешь! И я уже устал врать отцу, что ты у Сонечки, что ты у Манечки, что ты у Танечки или черт знает у кого! Ты же сейчас идешь туда, туда! Ну признайся, что туда!

Мать Бориса наклоняет голову. Виден ее лысеющий пробор в крашеных волосах. Висячие серьги в ушах сиротливо дрожат.

101. - Я… Я… не знаю… может, от Сонечки и зайду… но только на минутку…

102. - Врешь! – Борис бросается к ней. Хватает за плечи. Трясет, как грушу. – Врешь, мама! Ты идешь прямо туда! Потому что они собираются там, в этом чертовом “Трактире”! На втором этаже, я знаю! И потому что ты принимаешь участие в этих их поганых оргиях! Ты обслуживаешь их! А они тебе платят деньги… за это! Мама… - Его голос срывается. – Прошу тебя, не ходи туда больше! Ну хочешь, я сейчас с тобой пойду?! Вместе туда пойдем! Раз и навсегда! И я сам им все скажу! Сам! Я ведь только знаю! Отец не знает ничего! Ну пойдем сейчас! Вместе! Пожалуйста!

На его лицо жалко глядеть. Губы прыгают. Брови изломались, дрожат. Он держит мать за плечи. Женщина по-прежнему не поднимает головы. Выцеживает сквозь зубы:

103. - Нет… Я… не пойду туда… Не надо со мной… Я – к Сонечке…

Он отталкивает ее. На его лице – отвращение.

Она заталкивает пудреницу в сумочку. Просительно, жалко улыбается. Пятится к двери. Внезапно оборачивается. Искоса взглядывая на сына, спрашивает тихо, глухо:

104. - А скажи мне, сыночка… ты… вот ты, да, ты сам… ты сделал то, что я тебя просила?..

105. - Что?

106. - Ты бросил… ты завязал с этой… с твоей… с этой шалавой? С Маргаритой Раевской?

107. Мама! Прекрати!

108. - Ах, значит, нет. – Жалкое, просительное выражение лица сменяется злорадным, торжествующим. Нарисованные брови ползут на лоб. Руки судорожно сжимают черную сумочку. – Вы поженитесь только через мой труп!

КАДР: скачка через луга, через поля. Марго скачет верхом на Орлике. На ее лице – радость. Воля, ветер. Осенние поля. Орлик легко взбегает на мост через узкую речку. Вдали – село. Островерхие крыши нововыстроенных дач. Марго понукает Орлика: скорей! Вороного коня уже заметили около большой краснокирпичной дачи с башенкой, машут руками. Девчонки в белых платьях, мальчишки – в костюмах. Играют в ретро? Марго останавливает коня, легко соскакивает. Ее окружают друзья и подруги. Это день рожденья Аськи, одной из подруг Марго. Аська – крупная, рослая, веснушчатая, румяная, как баба на чайнике, густоволосая, белокурая, в туго утянутом в талии белом платье – именинница. Она весело смеется увидев Марго. Зубы у нее во рту крупные, как куски сахара.

109. - Маргошка! Прискакала! Орлика – в сарайчик… овса ему дадим, я специально купила, приготовила…

Марго бросает Аське поводья.

110. - Веди коня! Фу, отдышусь. Ребятишки, привет! Люблю Радуницу. Здесь природа лучше, чем в Иваньково.

111. - Для тебя или для лошадей? – Вадим усмехается.

112. - Для лошадей, конечно. Простора больше! И купание хорошее.

113. - А у тебя сколько сейчас лошадей, Маргошка?.. – Маленькая, как кнопка, черненькая девочка с челкой суется под ноги коню, угощает его коркой хлеба. – Три?.. Или больше?..

114. - Четыре. Отец недавно на конном заводе в Шишковерке красивую кобылу купил. Чалая… хвост как веер… ух, красивая! – Марго жмурится. – Но я Орлика своего ни за каких царских кобыл не отдам.

115. - А Сургуча? – Вадим перехватывает поводья из рук Аськи. Конь, узнав его, тихо ржет.

116. - О, Сургуч – это особ статья. Сургуча никто не троньте. Сургуч – солдат. Он умрет со мной в бою.

117. - Тьфу, Маргошка, что ты болтаешь!.. Типун тебе на язык!..

Толпа юношей и девушках, смешно разодетых по моде начала века, играющих в модерн, но изъясняющихся на молодежном сленге нынешних времен, медленно, хохоча, переговариваясь, движется по направлению к огромной, роскошной даче. Это все – дети богатых семей. Они играют в свои игры; у них – свои маскарады, свои условия игры. Сейчас они играют во время “до революции”. Ретро – в моде. В моде – тихая, красивая, размеренная, спокойная жизнь. Эти дети видели слишком много ужасов. Их отцов и матерей брали в заложники в театрах и на стадионах. Война вываливалась на них с экранов и бормотала черным бредом радио. Они не хотели больше смертей. Они хотели радости и праздника. Деньги у их отцов, разбогатевших неведомыми, тайными, часто преступными способами, они вытрясали из них себе: на новые наряды, на поездки за границу, на покупку роялей, сноубордов, яхт, горных лыж, фешенебельных дач, чистокровных лошадей. Из их круга лошадьми, а именно конным спортом, серьезно занимались Марго Раевская, Андрей Демидов, Вадим Атлантов и Борис Ермаков. Ася Белорыбица и Зинаида Французова, самые близкие подружки Марго, просто умели кататься на лошадях и составляли мальчикам и Марго компанию.

118. - Ну что, пить-гулять?..

119. - Завтрак, между прочим, на траве!..

120. - Какой завтрак, ты одурел, солнце к закату клонится…

Сидят у разложенной прямо на траве белой скатерти. Пьют, закусывают. Снедь самая изысканная. Богатые мальчики и девочки гуляют. Красиво жить не запретишь. Красная рыба, дорогие ветчины, колбаски; икра в хрустальных вазочках. Шампанское – в ведрах, во льду. Играть в аристократию так играть. Поодаль, в мангалах, жарится шашлык. Шашлыком командует маленькая черненькая Зинка Французова. То и дело бегает смотреть, переворачивает шампуры над углями. Марго встает над скатертью-самобранкой. В ее руке – бокал, полный красного вина.

121. - Дамы и господа! – торжественно возглашает Марго, потом внезапно приседает и свистит, засунув пальцы в рот, дабы привлечь всеобщее внимание. Все перестают галдеть. – Итак, дамы и господа, я желаю поднять этот бокал за здоровье всеобщей дамы сердца, нашей…

122. - Что ты городишь, какой всеобщей… общего пользования, что ли?..

123. - …нашей обворожительной, нашей очаровательной, нашей… - Она оборачивается к Аське. – умопомрачительной Анны Витальевны Белорыбицы! Многая лета!

124. - Белорыбица, она не склоняется…

125. - Не склоняется, так просклоняем, ха-ха!..

126. - Белорыбица, дай-ка я тебя откушаю малость… в честь праздничка…

Белокурая Аська довольна. Ее веснушчатое лицо сияет, розово светится.

127. - Еще налейте-ка… отличный мускат! Это французский?..

128. - Да, это от Французовой… Эй, Французова, там у тебя шашлычок как?.. Еще не готов?.. Дай я его на огне своего сердца поджарю!..

129. - Ну ты и брехло, Дрюн! Милль пардон, конечно…

130. - Я требую сатисфакции!..

131. - А что такое сатис… как там?.. не догнал…

132. - Дубина…

КАДР: дети скачут на лошадях по буграм и перелескам в окрестностях Радуницы – местечка, где у Аси Белорыбицы дача. Веселье чистое, молодое, хохот. Красивые разрумяненные лица. Праздник у детей – праздник и у лошадей. Чувство полета.

КАДР: белокурая Ася, черненькая Зинка и Марго, с развевающимися волосами, несутся вскачь. Смеются. Ася обнимает за шею коня. Марго кричит на скаку:

133. - Аська, а ты в кого влюблена?! Быстро говори! В Лешку?!

134. - Нет!

135. - В Петра Аркадьевича?

136. - Ну уж нет!

137. - Неужели в Вадика?!

138. - Ха, ха, ха!..

139. - Неужели… в Дрюню?!..

Скачка. Топот копыт. Крик Аси:

140. - Это моя тайна!

Марго уносится на Орлике вперед. Видно, как развевается вороной хвост. Она оборачивается на скаку.

141. - Все тайное становится явным, Аська! Ты же знаешь это!

КАДР: спешившиеся молодые люди, оживленно переговариваясь, проходят внутрь дачи. Сумерки. Легкий осенний туман. Среди молодежи – один взрослый человек, которого на фоне юных лиц можно назвать даже пожилым. Суровое, будто вычеканенное лицо, смуглое, в прорезях морщин. Это тот, кто следил на ипподроме за Марго, берущей на коне барьеры. Сейчас он не в черной кожанке – в цивильном костюме, в смокинге. Молодежь косится на него, вежливо обращается к нему с незначащими фразами, вежливо игнорирует, возможно, принимая за одного из Асиных домочадцев. Сама Ася, видимо, думает, что мужчина явился сюда с кем-то из приглашенных ею друзей. Никто не спрашивает его имени. Он садится за накрытый стол вместе со всеми.

Тосты. Поздравления. Крики: “А что Маргошка, Маргошка-то что Аське подарила?..” Марго выпрямляется. В руке – изящная коробочка. “Аська, это тебе… ну, не на всю жизнь, конечно, но мальчикам ты нравиться будешь какое-то время!..” Все ахают. Ася разворачивает сверток. Канадский косметический набор от “Clinique”! Духи, тени и помада… “Дай помадку поглядеть, Аська!.. О-о, класс… Полный вперед!.. Намажься!..” – “Ну еще чего, за столом, я потом… отстань, дай сюда…” Прячет помаду в коробочку.

Музыка. Мелодичный и таинственный Брегович. Потом Андрей Демидов ставит другой компакт-диск – с музыкой расхлябанной, разухабистой, наглой. Напор бешеного ритма. “Подрыгаемся, господа?!.. пардон, потанцуем…” Куда делась церемонная игра в русское дворянское ретро! Все вскакивают из-за стола, начинают темпераментно танцевать. Кто-то выключает свет. Второпях зажигают свечи. Бешеные, ритмичные танцы. Дети искренне наслаждаются танцем. Зинка высоко вскидывает руки вверх, грозит кому-то невидимому пальцем. Вадим поддерживает Марго за талию. Она изгибается, откидывается назад. Борис танцует один, в углу, мрачно, остервенело. Вскидывает глаза на танцующую пару – Вадима и Марго. Никто из них не замечает, как незнакомый мужчина в смокинге приближается к Асе, начинает танцевать с Асей, глядя ей в глаза. Они оба исчезают из праздничной толпы танцующих незаметно.

Осенний рассвет ползет в комнаты дачи. В камине оранжевое пламя, догорая, лижет черные головни. Кто-то, обнявшись, спит в креслах, на диванах. Кто-то еще танцует – под медленную музыку: под нежные песни Петра Лещенко, под романсы Аллы Бояновой. Ретро-пластинки черной горой валяются около проигрывателя. Зинка спит в кресле около неприбранного стола, приоткрыв рот. Марго и Борис – около окна. Их заливает рассветный свет. Их профили, повернутые друг к другу, как чеканка на древних монетах.

Оба молчат.

Открывается дверь. Это мужчина, танцевавший с именинницей.

Он молчит, озирая спящий молодняк.

Шагает к столу. Наливает себе вина в бокал. Залпом выпивает.

Марго пристально смотрит на него.

Где она его видела? Нет, ей показалось. Какая-нибудь Аськина богатая родня. Зачем он втесался в компанию молодых, этот старикан?

Марго делает шаг к столу.

142. - Вы кто?

Мужчина молчит. Сосредоточенно смотрит в бокал, в игру вина в свете свечи.

143. - Где Ася? Вы не видели ее?

Мужчина продолжает смотреть в бокал.

Марго смотрит на мужчину.

Он наконец поднимает голову и смотрит на нее.

В его глазах пламя. Как и в камине за его спиной.

144. - Не знаю.

КАДР: в лесу, в полях, в окрестностях Радуницы ищут Асю. Находят ее тело на берегу озера. Истошный крик девочки, первой заметившей ее на берегу – лежащую навзничь, с открытыми глазами, глядящими прямо в небо. На теле – ни следа побоев или насилия. Вокруг рта – запекшаяся пена. Под ногтями – земля: она царапала землю. Белое платье все в земле – видимо, каталась по земле, по грязи в предсмертной муке. Камера скользит с берега – на озеро. Останавливается на прозрачной, холодной осенней воде. Вода бестрепетна, мертва, как ледяное зеркало. След конского копыта у воды. Сквозь толщу воды – у самого берега – что-то светится на дне. Похоже на патрон. Или на помаду в позолоченном металлическом цилиндре.

Асю берут на руки, несут к коню, стоящему поодаль. Тут же, рядом с конем, стоит машина, зеленый джип “Чероки” Асиных родителей. Около джипа – Асин отец, высокий седой мужчина. Он зажимает рот рукой. Принимает тело дочери на руки. Смотрит ей в лицо. Хочет положить в машину. Ему открывают дверцу. Он медлит. Шагнув к коню, кладет тело Аси на коня, поперек седла. Конь тоскливо ржет.

Марго и Борис. Дача родителей Марго в Иваньково.

Марго расседлывает Орлика. Борис стоит рядом.

Ветер рвет волосы Марго, заклеивает прядями лицо.

145. - Ее изнасиловали! Изнасиловали и убили! Это он, он, тот! Кто он?! Он исчез так же, как и появился! И никто его не знает, никто! Я же спрашивала всех!

146. - Всех?

147. - Да, всех! И я его, между прочим, хорошо запомнила! У него лицо запоминающееся!

148. - А у меня?

Она возмущенно обжигает его взглядом.

149. - Не придуривайся! Придурок!

Она прижимает седло Орлика к груди. Борис стоит перед ней навытяжку, как солдат перед офицером.

150. - Однако тебе нравится целоваться с придурком. Значит, у тебя плохой вкус.

Орлик тихо ржет. Марго гладит его по морде. Рука у нее дрожит. Лицо бледно.

151. - Борис, - говорит она неожиданно тихо. – Борис, как ты думаешь, кто убил Асю?

Он секунду молчит. Потом говорит так же тихо, размеренно:

152. - А тебе не кажется, что она сама умерла?

Москва. Осень. Вечер. Моросит мелкий противный дождь. Небольшая толпа около старого здания в окрестностях Таганской площади, пытаются прорваться в закрытый подъезд. Дверь подъезда открывается. На пороге – рыжая тетка. Возвышает визгливый голос:

153. - Пускать будем только по билетам! Я же всех предупреждала!

Ропот в толпе. Одинокие крики:

154. - Ну можно мы пройдем!..

155. - Только двое, вот только двое… страдают поясницей, радикулит замучил…

156. - Женщина, женщина, а можно вот мать с девочкой пройдут, они издалека приехали, им сказали, они узнали, ведь Монро сейчас публичных сеансов не дает, это ж редкость сейчас, он же все по заграницам… а ей сказали – в Москве будет сеанс… она узнала, с девочкой приехала… девочка с трех лет не ходит, паралич… ну можно, женщина, а?!..

157. - Вот, возьмите, мы заплатим… вот, держите…

Рыжая тетка отталкивает протянутые руки с купюрами – с рублями, с долларами. Презрительно оттопыривает нижнюю губу. Надсадно кричит, перекрывая рык толпы:

158. - Монро не вор! Не спекулянт! Монро никогда не наживался на чужом горе! Ему ваши деньги не нужны! Зал маленький, граждане, поймите, просто нет уже мест! Мест нет! Я же говорила! Я же предупреждала!

Исчезает за дверью. Стук двери.

Седой и тощий, как оглобля, высокий инвалид с костылем под мышкой зло плюет себе под ноги.

КАДР: Марго протискивается в толпе к входу. Рядом с ней внезапно оказывается мужчина в черной кожаной куртке.

159. - Простите, вы не на шоу Монро?..

160. - У меня нет лишнего билета, - отрезает Марго.

Мужчина берет ее под локоть.

161. - Мне не нужен билет. Я друг Монро. Я пройду бесплатно на любое его выступление. Вы первый раз?

162. - И последний, - снова грубит Марго.

163. - Я вас проведу.

164. - Я сама войду!

165. - Если вы здесь впервые, вам повезло. Со мной. Я все вам расскажу.

Марго пытается вырвать руку. Мужчина держит крепко.

Моросит дождь, заливает водой их лица. Сердитое лицо Марго. Жесткое, морщинистое лицо мужчины.

166. - Не дергайтесь. – Он больно сжимает ее руку. Она затихает. – Сейчас мы войдем. Я посажу вас на первый ряд. Внимательно смотрите на Монро и делайте все, что он вам прикажет.

167. - А если я этого не буду делать?! Что за насилие!

168. - Тогда… - Он наклоняется к ее уху. – Тогда часы твоей жизни остановятся. А надо, чтобы они шли.

Марго вздрагивает. Не смотрит на человека, цепко держащего ее под руку.

Толпа вносит их вдвоем внутрь здания.

КАДР: дощатая сцена. Посреди сцены – пустой стул. Худой и маленький, с исхудалым, в морщинах и шрамах, подвижным, как зверья мордочка, лицом человек, в черном трико с серебряной звездой на груди, стоит рядом со стулом, подняв руки над головой. Он обводит глазами притихший зал. Все будто в тумане. Неизвестно откуда наползает, слоями и клубами, сизо-голубой дым. Может быть, это невидимые колдовские воскурения. Зал молчит. Молчит и колдун. Потом его руки напрягаются. Видно, как под кожей руки вздуваются синие жилы. Он протягивает руки вперед. Руки шевелятся, он взмахивает ими, как дирижер, дирижирующий симфонией. Камера движется по лицам. Лица людей – как бесчисленные ноты симфонии под названием “ЖИЗНЬ”. Ноты разные. Звучат по-разному. Кто трепещет. Кто впивается в колдуна взглядом. Кто улыбается. Кто плачет. Кто открыл рот от изумления. Блестят очки, зубы, седые виски, помада на губах у женщин, сережки в ушах. Все объединены одним: все готовы ВЕРИТЬ. Верить в чудо. В то, что оно еще возможно.

Напряженные руки колдуна выхватывают из толпы одно лицо.

Это лицо Марго.

Глаза колдуна закрыты.

Его губы вздрагивают, шевелятся.

Марго, не отрывая глаз от колдуна, встает из кресла в зале и, наступая на ноги замершим в оцепенении зрителям, идет к колдуну – на сцену.

Ее глаза прикованы к Монро.

Его руки тянут ее к себе, как на незримых канатах.

Она перед ним, на сцене. Он властным движением рук, не прикасаясь к ней, не открывая глаз, усаживает ее на стул.

Его шепот.

Только она слышит его. Больше никто в зале.

Он шепчет сквозь зубы:

169. - Ты увидишь прошлую жизнь. Ты увидишь свою прежнюю жизнь. Ты должна принадлежать тому, кому ты суждена была в прошлой твоей жизни. Я сделаю это. Ты увидишь себя. Как в зеркале. Ты видишь в зеркале себя?

Губы Марго – крупным планом. Ее глаза закрыты.

Она отвечает колдуну так же тихо, почти не разжимая губ:

170. - Я вижу зеркало. Я вижу себя. Зачем ты мне показываешь это?

Закрытые глаза колдуна. Еле заметная усмешка.

171. - Всем всегда что-нибудь показывают. Твое дело – смотреть.

172. - А потом… что будет моим делом потом?

Тишина. Чувствуется затаенное дыхание переполненного зала.

Вытянутые руки Монро дрожат.

Он разлепляет губы. На верхней губе блестят бисеринки пота.

173. - Потом ты сама будешь владеть своим временем.

174. - А сейчас?..

175. - А сейчас время владеет тобой. И ты беспомощна. Я хочу, чтобы ты была сильной. Смотри в зеркало. Смотри. Внимательней. Глубже. Ты видишь?

Ретро-кадры – как кадры старинной кинохроники.

Клубы тумана. Дым – как пожарищный.

Сполохи огня.

Огни. Сначала вдалеке, потом вблизи.

Скачут кони. Видны только конские мелькающие ноги. Всадники не видны – видны их сапоги. .

Взмах кнута. Оскаленный рот смеющегося.

Черный дым. Высверки пламени.

Санный полоз, волочащийся по снегу.

Титры:

МАРГАРИТА! МАРГАРИТА! ГДЕ ТЫ!

Из дыма, из пламени и сполохов – зеркало. Три створки. Трюмо.

Зеркало наплывает, приближается.

Сполохи озаряют девичье лицо, глядящееся в зеркало.

Это Марго. Она в старой русской одежде, в сарафане, в кокошнике. Перед зеркалом – свеча. Губы Марго дрожат. Она приближает лицо к зеркалу. Сзади в трюмо бросают камень. Зеркало разбивается. Осколки летят в лицо Марго. Тот, кто подскакал сзади на лошади и бросил в зеркало камень, обнимает рукой Марго за шею, словно пытаясь удушить. Она бьется, вырывается.

Тот, кто держит Марго железной хваткой, берет ее за плечо, поворачивает к себе.

Мы не видим его лица. Мы видим его спину, обтянутую черной кожей военной куртки.

Глаза Марго.

Рука человека, держащего ее за плечо.

Другая рука мужчины протягивается, он проводит большим пальцем по ее губам.

Она кусает его палец, как зверь.

На руке – кровь.

Он подносит руку к лицу. Глядит на кровь.

Потом подносит окровавленную руку к лицу Марго. Проводит испачканным в крови пальцем по ее губам. Губы становятся темными, страшными, будто накрашенными темной помадой.

КАДР: ночь. Марго у себя на даче. Лежит в постели. Глаза открыты. Она судорожно вздыхает. Переворачивается в кровати. Подтыкает под голову подушку. Снова ворочается. Сна нет. Садится в постели, скрючившись, мелко дрожа под тонкой ночной сорочкой.

Дрожь, озноб все сильнее. Она не может успокоиться.

Спускает босые ноги на пол. Встает. Босиком идет по паркету спальни – к окну.

В окне – полная осенняя Луна. Марго смотрит на Луну.

176. - Зеркало, - шепчут ее губы.

Она жмурится. Закрывает лицо руками. Бормочет:

177. - Зеркало, зеркало… Аська сидела перед зеркалом… Хотела подкраситься… Моей помадой… Моей же, моей, моей!.. Это же я ей ее подарила!.. Я, я, я!

Замолкает. В ночной рубахе, как сомнамбула, идет к двери. Открывает ее. Спускается по лестнице вниз. Открывает тяжелую входную дверь дачи. Выходит на улицу. Осень, мрачное небо, несутся тучи, то открывая Луну, то закрывая ее. Белую рубаху Марго взвивает кверху ветер, обнажая ее крепкое юное тело. Она, как в бреду, как слепая, идет в конюшню. Открывает дверь конюшни. Лошади тихо ржут, зачуяв хозяйку. Все стоят в стойлах хвостами наружу: Орлик стоит в деннике мордой к ней. Приветственно ржет. Марго бормочет:

178. - Сейчас, сейчас…

Подходит к коню. Гладит его морду, целует. Прижимается щекой к щеке коня.

179. - Милый, милый, милый… Какой же ты милый… Ты мой единственный друг… Зачем я хочу ускакать на тебе далеко… очень далеко… далеко отсюда, чтобы никто не увидел… и никто никогда не догнал… Сейчас мы с тобой освободимся… сейчас… Я забуду… я все забуду… похороны Аськи… этого дикого Монро… это зеркало… это все был сон, страшный сон… ну да, просто страшный сон, всего лишь…

За ее спиной – у двери конюшни – тень.

Возможно, это пролетела ночная птица.

Или летучая мышь.

Ее взгляд – вниз. На кормушке Орлика, прямо на рассыпанном сене, лежит роскошное платье, сшитое по моде столетней давности.

Платье белое, атласное, с рюшами и оборками, расшитое золотой нитью. У горловины – букет искусственных белых фиалок.

Это платье невесты или царевны.

Марго цепенеет. Потом начинает тихо смеяться. Бормочет:

180. - Кто-нибудь из девчонок забыл… Кто-нибудь из девчонок… подбросил… Подкинул мне маскарадный наряд… Это Аська, Аська все придумала, отмечать день рожденья по-дворянски… Делать ей было нечего… А красивое… Интересно, сама шила?.. Или купила в бутике… у Версаче… у Фенди… А может, это мне отец решил… сюрприз?..

Берет платье в руки. Рассматривает. Любуется. Золотое прошиво играет, переливается в лунном свете.

Ее зрачки расширяются. Сумасшедшая мысль. Надеть платье!

Она сбрасывает сорочку. Стоит в конюшне, нагая, залитая лунным светом. Приседает на корточки перед разложенным на полу платьем. Ее руки дрожат. Хватает платье. Натягивает, пялит на себя блестящий белый атлас. Оглядывает себя. Отряхивает с платья сено. Беззвучно смеется.

Марго отвязывает коня. На нем нет седла. Ей все равно. Она выводит его во двор, дрожа от холода. Обняв коня за шею, оттолкнувшись от земли, вспрыгивает на него, путаясь в складках длинной юбки.

Вперед! Вперед!

Скачка Марго по осенней земле.

Она скачет, не разбирая дороги, по лугам, полям. Дорога сворачивает в лес. Она поворачивает Орлика туда. Скачет, пригнувшись. Белое платье белым факелом светится в ночи.

И вдруг за нею – вдалеке – топот копыт.

Кто-то скачет за ней по лесной дороге.

Она наклоняется головой к голове коня. Крепче обхватывает его за шею. Шепчет:

181. - Орлик… Орленька… Скорее… Давай уйдем… Давай…

Она смотрит вперед. Боится оглянуться.

Понукает коня.

182. - Орлик, может быть, это Борис… Ну да, Борис… Он приехал на дачу ночью, не нашел меня и поскакал за мной… Ну да, это Борис…

Она скачет. Кричит сама себе:

- Не оглядывайся! Не оглядывайся! Не оглядывайся назад!

Ветки бьют ее по лицу. Она уворачивается от бьющих в лицо дубовых ветвей. Конь выносит ее к озеру.

Черная в ночи вода озера.

Это то озеро, около которого нашли мертвую Асю Белорыбицу.

Она все-таки оглядывается.

Мужчина. Тот мужчина, что ушел с Асей на дне рожденья.

Он скачет за ней.

Ей страшно. Страх – на ее лице. Это не Борис! Этот тот, кто, может быть, убил Асю!

Она, сама не зная почему, вдруг натягивает поводья. Придерживает коня.

Орлик встает у берега озера, тяжело поводя боками.

Марго не оглядывается. Смотрит вперед, застыв. Белое атласное платье струится в лунном свете, как жидкий воск.

Мужчина медленно подъезжает к ней. Молчание. Его конь вплотную подходит к ее коню. Потные конские бока соприкасаются. Кони становятся голова в голову. Мужчина поднимает руку. Обнимает Марго за талию. Она, закрыв глаза, тяжело дыша, бессознательно откидывает голову. Ее голова – у него на плече. Он впивается губами в ее губы.

Квартира Маргариты в Москве. Гостиная. Ее брат Василий. Ее сестра Адя (Адриана). Сама Марго. Перед ними троими стоит отец – Евгений Ильич Раевский, преуспевающий банкир, бизнесмен, антиквар и галерист.

Адя старше Марго года на два. Василию – двадцать пять.

Все трое сидят чинно, скромно, смотрят в пол.

Евгений Ильич читает детям нотацию нудным голосом проповедника.

183. - И я уже не сосчитаю, сколько раз я говорил вам – не изображайте из себя независимые государства! Каждый из вас, запомните, все равно, в той или иной мере, зависит от меня. И если вы что-нибудь хотите совершить, сделать какое-то телодвижение – влево, вправо, вверх, вниз, - помните, что сами вы его все равно сделать не можете, абсолютно автономно и отдельно от меня, потому что, дорогие мои, командую деньгами в этом доме пока – я! И ты, Василий, - Раевский оборачивается к Василию, - думаешь, что все сделаешь без меня, сам…

184. - Без ансамбля, - криво усмехается Василий. Он стрижен ежиком, у него, как у Маргариты, темные волосы и светлые глаза. Он ковыряет носком башмака паркет. – Сам, бля. Один…

185. - Василий, ты становишься пошляком. – Отец брезгливо морщится, будто раздавил гусеницу. – Твои самостийные дела, которые ты начинаешь, без зазрения совести залезая в мой карман, у меня уже вот где сидят. - Проводит ребром ладони по горлу. – Ну, ты, Адя, самая у нас скромница. Чтобы показать твои драгоценные модели в Швеции, мне понадобилось всего лишь пятьдесят тысяч долларов. Всего лишь пятьдесят! И с невинным таким личиком мне подсовывают договор со стокгольмским модельным агентством – в последний момент… Прыгай, мол, папа, ты у нас богатый.

Адя поднимает голову. В отличие от Марго и Василия, она светловолоса. Длинные волосы прядями висят вокруг лица.

186. - Я думала, родители всегда помогают своим детям… без упреков в их адрес, - тоненьким голосом послушной девочки говорит она. Отец дергается, как от укола.

187. - Я всегда помогал вам! И буду помогать! Но не надо ставить меня перед фактом! Обсуждайте со мной ваши планы! Пока я еще, слава Богу, глава этой семьи! – Оглядывает всех троих. – Я горжусь вами. И вы должны уважать меня. Гордитесь тем, что вы из рода Раевских…

Василий отворачивается к стене. Цедит еле слышно сквозь зубы:

188. - Забодал своим родом. Род да род, фамилия да фамилия. Как бы я хотел быть каким-нибудь Ванькой Ивановым. Или Петькой Петровым. И закончить ПТУ. И вкалывать где-нибудь на стройке. А потом тяпнуть двести грамм, огурчиком закусить – и на боковую.

189. - Что ты там бормочешь? Я собрал вас всех здесь для того, чтобы выяснить, кто что дальше хочет делать в жизни. Помните, что вы…

190. - Да устал я это помнить! – Василий резко вскакивает. – Я хочу уехать отсюда вообще! Выстроить себе дом где-нибудь на Майорке и махнуть отсюда…

191. - И опять на папочкины деньги? – Тонкая, язвительная усмешка Раевского-старшего. – Неплохая мысль.

192. - Я уже сам почти на ногах! Мое дело дает мне доход!

193. - У тебя, милый мой, прогорает уже третье дело. И я, дурак, в них же вкладываюсь. Интересно, как ты подергаешься, если отец не будет тебя субсидировать?

Марго подает голос:

194. - Папа, ну не надо же так… Ну Вася отработает, отдаст тебе потом…

195. - Мне не нужно, чтобы он мне возвращал мою помощь!

196. - Что же тебе нужно, папа?

Светлые глаза Марго прямо, непреклонно смотрят в лицо отца.

197. - Чтобы он меня уважал.

198. - Это значит – лебезил перед тобой?

199. - Это значит – советовался со мной.

200. - Это значит – просил тебя?

201. - А почему вы все сейчас стесняетесь попросить?! У отца?! У того, кто вас родил?!

Марго опускает голову.

202. - Я прошу тебя.

Она говорит это таким тоном, что в гостиной становится слишком тихо.

Наступает зимняя, мертвая тишина.

Раевский сверху вниз смотрит на склоненную голову Марго.

203. - Я слушаю тебя!

204. - Я прошу тебя, папа, не продавай Орлика. Если тебе нужны деньги – продай остальных трех лошадей. Гордого, Лулу и Красотку. Только Орлика не продавай.

Адя надменно отворачивается в сторону. Закуривает, вытащив из кармана пачку дамских тонких сигарет. Ссыпает пепел в массивную хрустальную пепельницу на столе. Марго смотрит, как она курит.

205. - Хочешь? – Адя протягивает Марго пачку.

206. - Не развращай ребенка!

207. - Ребенок давно развращен, папа, а ты и не знал. Ребенок курит не только невинный “Вог”, но и кое-что похлеще.

208. - Адя! – Марго вскидывается, как лошадь.

209. - Не буду. Хорошо. Я пошутила. Считайте, что я вообще иду по жизни смеясь. – Адя встала, засунула сигарету в карман широкой необъятной юбки. – Вам всем, конечно, все равно, что я в Стокгольме получила первый приз на показе. И что шведы теперь сами собираются вкладываться в меня. Вам, конечно, все, все, все равно…

Марго, взволнованно:

210. - Нет! Нет! Не все равно! Адька, я тебя поздравляю!

Раевский-старший и Василий мертво молчат.

211. - А вот мне уже все равно, что вы мне тут скажете и как отреагируете. У нас семья большая, да. И якобы дружная. И обеды мама делает – как в ресторане “Прага”. Но холод! Какой лютый холод! Окоченеть можно!

Адя выходит из гостиной. Хлопает дверь.

Марго, не глядя на отца, вытаскивает из кармана ковбойки пачку сигарет. Закуривает. Адиным жестом стряхивает пепел в пепельницу.

212. - Ты куришь?! – У отца брови лезут на лоб.

213. - Давно, папа.

214. - Если ты скажешь отцу, что ты завтра принесешь в подоле, у него брови слетят с лица, - хохочет Василий.

Раевский резко шагает к сыну. Чувствуется, что он хочет ударить Василия. Или сказать ему что-то резкое, обидное. Сдерживается.

215. - Не бойся, Васька, я еще не беременна.

Губы Марго вздрагивают, сжимая сигарету. Напротив нее старинное фамильное зеркало в тяжелой дубовой оправе. Над зеркалом – настенные старинные часы с медным, мерно ходящим туда-сюда маятником. Марго смотрит в зеркало. Не вынимая сигарету из губ, старается улыбнуться. Сигарета падает ей на колени.

Часы идут. Мерный стук часов.

Девятый день после смерти Аси Белорыбицы. Поминки в Радунице.

Взрослые – за столом. Мать Аси, такая же веснушчатая, как она, - в черном. Плачущий отец. Пьют водку. Едят кутью.

У детей – свои поминки. На осенней лужайке с выгоревшей пожухлой травой – бутылка, стакан по кругу. Пьют, не закусывая. “За Аську. За ее душу. Как ты думаешь, Вадик, она нас сейчас видит?.. Видит, наверное. Не знаю. Не задавай глупых вопросов. Дрюн!.. Наливай еще!.. По кругу… По кругу. Пусть земля ей будет пухом”.

Марго и Борис – за кустами.

Борис обнимает Марго. Страстно целует.

216. - Ты что, Борис, спятил… Поминки же… Девятый день… Зачем… Пусти…

Сама целует его.

Падают на траву, на землю. Катятся по земле, обнявшись.

Марго – на даче – перед зеркалом.

Ощупывает пальцами – свое отражение в зеркале.

Шепчет, как в бреду, в полусне:

217. - Ты меня заколдовал. Ты – или Монро?.. Я все время сижу перед зеркалом и вижу видения. Я обкурилась травки. Я больше никогда не буду курить травку. Я спрятала платье. Я его больше никогда не надену. Это ты, ты подложил мне его. Это не я. Я себя не вижу в зеркале. Я вижу твое лицо. Ты сволочь. Это ты убил Аську. Ты хочешь убить меня. Но я не дамся тебе.

Медленно поднимается. Перед ней на столе – солонка с солью, блюдце, золотое кольцо, коробок спичек, нож.

218. - Я не дамся никому! Никогда! Я пошлю к черту и тебя и Бориса! И всех! Сволочи!

Утыкает лицо в ладони.

219. - Зачем я ходила на этот сеанс. Зачем. Зачем. Я испугалась записки. Часы отсчитывают время моей жизни. Ну и что. Часы – чепуха. Аську убили. Или она умерла сама. Так считает Борис. Она могла отравиться чем-то на дне рожденья, пойти в лес подышать воздухом и умереть. Но они же вышли тогда вместе! С тем мужиком! С тем, с черным… Вместе!

Ипподром. Подготовка к соревнованиям. Андрей, Вадим, Борис и Марго – на лошадях. Они гарцуют, переговариваются, смеются. По знаку тренера все, и другие всадники тоже, выстраиваются в шеренгу. Лошади берут с места. Всадники пригибаются к холкам. Скорей! Скорей! Свист ветра в ушах. Скорость.

Кто придет первым?

Андрей на корпус обходит Вадима. Вадим всаживает шпоры в бока коня. Марго обходит неизвестный парень в нахлобученной почти на нос жокейской шапочке. Круп его гнедой кобылы – перед головой Сургуча, коня Марго. Две, три минуты скачут молча, сосредоточенно.

Борис впереди!

Марго пришпоривает Сургуча. Вперед!

Она и конь составляют одно целое. Она чувствует коня всем телом, ногами, руками, ребрами. Это похоже на любовь. Девушка-кентавр.

Ее волосы развеваются по ветру.

Борис оглядывается. Марго близко! Она всех обошла!

Борис и Марго отрываются от всех. Скачут впереди всех.

Уже всем понятно, что борьба будет разыгрываться между ними обоими.

Только между ними.

Лицо Вадима. Сведенные брови.

Лицо Андрея. Он задыхается, щеки ввалились. Пальцы вцепились в повод.

Лица и фигуры других всадников.

Последний круг.

Все скачут, пригнувшись. Лошадь и человек сливаются. Скачка кентавров.

Тяжелое дыхание людей и лошадей.

Мелькание рук, ног, поводьев, хвостов, конских голов.

Борис обходит Марго. Все еще обходит!

Крупным планом – лицо Марго.

Она не скачет – летит. Она должна догнать Бориса! Должна!

Поворот. Белая ахалтекинская кобыла Бориса внезапно подворачивает ногу и падает.

Марго проносится мимо, как вихрь.

Финиш. Она приходит первой.

Парень в надвинутой низко на лоб шапочке – вторым.

Вадим Атлантов – третьим.

Марго спрыгивает с коня. Как сумасшедшая, бежит по беговой дорожке к упавшим на землю – к коню и всаднику. Борис уже поднялся на колени. Он весь в грязи, в ипподромных опилках. Белая кобыла лежит, ржет. Она подвернула ногу, ей больно.

Марго оборачивается к бегущим за ней, кричит:

220. - Вызвали врача?! Скорее врача! Им обоим может быть плохо!

Садится на корточки. Гладит кобылу по морде, по ушам, между бровей.

Борис – зло, сквозь зубы:

221. - Тебе конь дороже, чем человек.

Она оборачивается к нему.

В ее глазах – слезы.

Она протягивает к нему руки.

Ее руки – на его лице. Она держит его лицо в ладонях.

Низко склоняется к нему.

Ее шепот:

222. - Боречка… Ну Боречка же… Не надо… Все же хорошо… Ты не расшибся?..

Он зло отрывает ее руки от своего лица.

223. - Я расшибся. Ты же видишь. Но на мне все заживет как на собаке. Или как на коне. Я еще покатаю тебя… на себе.

Марго встает. Отворачивается, чтобы он не видел ее слезы, катящиеся по лицу. Хочет уйти. Делает шаг. Борис, стоя на коленях на опилках, хватает ее за ногу.

224. - Марго… Прости.

Она быстрее молнии оборачивается к нему. Он обнимает ее колени.

Она плачет. Ее пальцы – на его стриженой голове.

По ипподромной дорожке бегут люди, врач с чемоданчиком, судья, тренеры.

Большой зал с низким потолком. Внутренность дореволюционного трактира. Все стилизовано под трактирную, разухабистую, купеческую старину. На стенах – плохо намалеванные, дешевые картинки. Довольно грязно. Нестираные скатерти. Крошки на столах. Сонные подавалы еле движутся с подносами в руках. У стойки – современная касса. Кассирша, с вполне модным пирсингом в ноздре и тремя сережками в мочке уха, выбивает чек. Поблизости – кучка подвыпивших мужиков, они курят, громко и грубо смеются. Посетителей не так много. Кто-то ест свой обед – солянку из горшочков. Кто-то терпеливо ждет, когда обслужат.

Камера, обшарив зал, движется вдоль по темному коридору. Двери налево, направо приоткрыты. Камера заглядывает в них. За одной дверью – склад картин. За другой – коробки с компьютерами. За третьей – визгливый хохот, вскрики, звон посуды. Гуляют. Камера движется дальше. Запертая дверь. Ее резко распахивают, открывают изнутри. На пороге – колдун Юрий Монро.

225. Никого. Показалось. Никто не стучал.

Он отшагивает назад, закрывает дверь. Камера – внутри его обители.

Зал наподобие обеденного зала в трактире. Полутьма. Столы. На столах, вместо грязных салфеток и дымящейся еды, - гадальные карты Таро, маятники для гипноза, магические шары, курильницы. Из курильниц тонкими струйками вверх поднимается дым. За столами сидят люди. Они хорошо, цивильно одеты. Они молчат. Сосредоточенно смотрят на пламя – на каждом столе горит белая толстая свеча. Это все клиенты Монро. Постоянные посетители “Трактира”. За кадром остается, почему каждый из них пришел к Монро и платит ему большие деньги, чтобы пребывать рядом с ним, в этом тесном черном пространстве. Они все нужны Монро; Монро нужен им. Он для них – и колдун, и врач, и психолог, и маг, и учитель, и защитник. Возможно, все они страдают, каждый по-своему, и Монро для них – избавитель от страданий. Никаких денег не жалко.

Вдоль по залу, между столов, движутся стильно одетые девочки. Официантки? Помощницы Монро? Приглашенные проститутки? Вертя задами под короткими юбчонками, девочки молча проходят меж столов, исчезают в темноте. Люди за столами в зале – преимущественно мужчины. Женщин немного. Две пожилых, потрепанных; одна – красивая, загадочная, тип Марлен Дитрих. Они так же, как мужчины, неотрывно смотрят на огонь свеч. Губы их шевелятся. Может быть, они повторяют заклинания, что нашептал им колдун.

За одним из столов сидят двое. Мужчина средних лет, чисто выбритый, сивый, гладкий как поросеночек. Чем-то неуловимым он похож на Вадима. Перед ним – визави – женщина. Это мать Бориса. Ее не узнать в полумраке, скрывающем возраст. Ретро-шляпка с вуалькой. Крашеное сердечко губ. Цепочка с рубином на шее – освещение маскирует морщины. Она кладет руку на руку сидящего за столом мужчины.

Мужчина без улыбки, серьезно смотрит на нее, как будто от нее зависит вся его жизнь.

226. - Тебе надо освободиться, - говорит мать Бориса томно, зазывно. Пожимает руку мужчины. – Я ангел, посланный великим Монро. Я тебя освобожу. Я выпущу на волю твое Инферно. Оно тебя мучит. Оно жжет тебя изнутри. Не дает тебе жить. Все твои беды от него. Освободись от Инферно. Идем со мной.

Мужчина выдергивает руку из ее руки.

227. - Ты шлюха? – Она поджимает губы. – Скажи мне, ты здешняя шлюха? Ты возьмешь с меня деньги, если я пойду с тобой? Какая у вас тут такса, в этом вертепе?..

228. - Я не шлюха. Я ангел. Я не возьму с тебя ни копейки. Тебе же плохо. Ты сюда пришел потому, что тебе стало плохо?

229. - Очень плохо.

230. - Я знаю. Здесь нет шлюх. Здесь одни ангелы. Я тоже ангел. Ты сам увидишь, как поправятся твои дела. И ты освободишься от тяжкого груза. Тебя же мучит, мучит то, что ты сделал. Ведь мучит, да?

Мужчина изумленно смотрит на мать Бориса.

231. - А ты откуда знаешь, что я сделал?

232. - Но ведь сделал же?

233. - Да.

234. - И это тебя мучит?

235. - Да!

236. - Идем.

Женщина встает. Берет мужчину за руку. Он послушно, как овца, идет за ней, натыкаясь коленями на стулья, цепляясь за ножки тесно, кучно стоящих столов.

За другим столом, поодаль, - та рыжая тетка, что продавала билеты на сеанс Монро. Тетка ни с кем не разговаривает. Она, подняв юбку, подтягивает чулок. Рыжий кок качается в полутьме.

Резкий оклик:

237. - Сима!

Рыжая тетка вздрагивает. Выпрямляется.

238. - Хозяин, - шепчет. И громко кричит: - Сейчас!

Встает, топоча по полу кеглями-ногами в разношенных сапогах, бежит на зов, как собачка.

В дверях – Монро. У него в руке хлыст, как для лошади. Он поднимает хлыст над бегущей к нему рыжей теткой. Внезапно наотмашь ударяет ее хлыстом поперек лица, груди. На лице вздувается розовый рубец. Сима прижимает к лицу пальцы-сардельки. На ее лице – блаженная, как у юродивой, улыбка.

239. - Все ли довольны?

240. - Все, хозяин.

241. - Выйдем на минуту.

Выходят за дверь. В руке Монро – карманный фонарик. Он подсвечивает фонариком лицо Симы.

Сима ощупывает рубец на щеке.

242. - Атлантов здесь?

243. - Здесь. С ним занимается Муха.

244. - Мухе повысим ставку. – Сухое лицо Монро искажает улыбка. – Сколько с него можно взять за неразглашение его ужасной тайны?

245. - Думаю, хозяин, - рыжая облизывает губы, - тысяч десять… баксов.

246. - В десять раз больше. В сто раз больше. Дура.

247. - Да, хозяин.

248. - Я не хозяин. Я великий Монро.

249. - Слушаюсь, великий Монро.

250. - А Герман сегодня здесь?

251. - Герман? – Рыжая озирается, словно их подслушивают. – Нет, Германа пока нет. Не приходил.

252. - Зачем он так занимается этой сикухой? Я бы в жизни не стал возиться с материалом, который не приносит денег. Все должно приносить деньги, ведь это так разумно.

253. - Да. Все, великий Монро.

254. - Как ты думаешь, Серафима, зачем она ему нужна?

255. - Вы же сами знаете, великий Монро. – Рыжая тетка разевает рот в наглой, щербатой улыбке. – Вы же сами прекрасно, лучше меня знаете.

256. - А за Атлантовым действительно числится недавнее убийство?

257. - Да. Проверяли двое. Он тщательно скрывает следы. И ужасно боится, чтобы это не выплыло наружу. Дело закрыли. Он думает, что ему повезло. Как бы не так.

258. - Кто его привел? Или он сам пришел?

259. - Нет. Не сам. Муха привела.

260. - Мухе выпиши чек.

261. - На сколько?

262. - На сколько ты сама хочешь.

Искривленное смехом лицо Монро. Полумрак. Круг света от фонарика.

263. - А если я захочу выписать ей пять копеек?

264. - Выпиши пять копеек.

265. - Ты мне делаешь подарок?! Но ведь у меня же не день рожденья!

Марго изумленно смотрит на Бориса.

Он стоит перед ней со свертком в руках.

266. - Да, у тебя не день рожденья. Но ведь ты передарила тот мой подарок Аське. Кому ты передаришь этот?

Он протягивает ей сверток.

Они оба стоят на балконе в квартире Марго. Внизу, под балконом, - шорохи, звуки, суета и толкотня Москвы.

Марго пожимает плечами:

267. - Что это тебя разобрало? Хочешь поздравить с победой? Или все еще ревнуешь к тому, что это я пришла первой, а не ты?

268. - Если бы Бэла не упала, я бы пришел первым. И ты поздравляла бы меня.

269. - Да, я бы купила тебе в подарок поводья. И удила.

Он молча, жадно смотрит, как она разворачивает пакет. Коробочка. Совсем маленькая коробочка. Марго щурится хитро:

270. - Что там? Опять духи?

271. - Посмотри.

272. - Орлику не нравятся духи, что ты даришь мне. Он фыркает, раздувает ноздри.

273. - Я буду ревновать тебя к Орлику.

274. - Тот, кто ревнует – не любит, запомни это.

275. - Или наоборот.

Марго открывает коробочку. Помада.

Она берет ее в руки.

Борис жадно следит за ней. У него дрожат губы.

276. - Подкраситься сейчас? – смеется Марго.

Борис молча глядит на нее. Глядит ей в глаза.

Крик из комнат: “Маргоша-а-а-а!.. Тебя к телефону-у-у-у!..” Она вздрагивает. Помада выкатывается из ее пальцев. Катится по балкону. Падает с балкона, выкатываясь сквозь чугунную решетку.

Марго смеется:

277. - Не судьба, Борисик! Пусть кошки подкрасятся! Кошки же тоже хотят быть красивыми!

Борис закусывает губу.

278. - Твой юмор…

279. - Твои подарочки обречены, князь! Видишь, как им плохо, твоим подарочкам!..

280. - Зато мне хорошо.

Он поворачивается. Резко хлопает балконной дверью. Звенит стекло.

КАДР: тонкие девичьи пальцы рисуют на зеркале – помадой – абрис лошади.

КАДР: снова та темная, с низким потолком, комната со столом, заваленным разнокалиберными часами. Мужчина горбится за столом. Он без черной куртки. В черной рубашке. Видно, какой он поджарый и подтянутый – настоящий всадник, наездник. Он сутулится над столом, руки шарят по часам, выискивая одни-единственные, нужные. Находят. Он вставляет часовую лупу в глаз. Подносит часы близко к глазам. Вскрывает часовые внутренности. Шум, шорох от множества часов, будто в картонной коробке возятся жуки. Голова мужчины склонена над часами. Крохотной отверткой он подворачивает винтик. Смотрит на секундную стрелку. Она движется. Часы идут.

Это те самые часы, с бронзовым летящим конем, что он сжал в руках, раздавив стекло. Ищет в часовом развале подходящее стекло. Находит. Вставляет в часы. Теперь все в порядке. Часы идут. Конь летит.

Большим пальцем человек нежно гладит бронзовую морду коня.

Марго и Борис в Иваньково. Уже резкий осенний холод. Небо ясное, густо-синее. На лужах – хрусталь первого льда.

281. - Сегодня сороковой день. Я не хочу ехать в Радуницу.

282. - И я не поеду. Я как ты.

Она поворачивается к нему. Ее светлые глаза внезапно теплеют. Она впервые смотрит на него не зло, не сердито, не кокетливо, не страстно, - любящими глазами, как на родного.

283. - Слушай, Борис… Давай ускачем в деревню?

284. - Куда?

285. - В деревню. Далеко от всех. Чтобы день весь был наш.

Его лицо освещается неподдельной радостью.

286. - Давай.

Осень. Поля, луга, перелески. Синяя река. К полудню разогрело. Борис – на гнедой Лулу, Марго – на вороном Орлике выезжают на бугор, к реке.

287. - А жарко! – кричит Марго весело. – Слушай, жарко же! Припекает! Давай искупаем лошадей!

288. - Простудим!

289. - Ничего не простудим! И сами искупаемся!

290. - Ты с ума сошла…

Марго уже мчится с косогора вниз, к реке. Останавливает Орлика, спрыгивает с него, расседлывает его. Похлопывая по морде, приговаривает: “Купаться! Купаться!” Борис подъезжает. Тоже расседлывает Лулу. Над ними – огромная, вся золотая осенняя липа. Ее крона уходит в небо.

Марго задирает голову, любуясь липой. Скидывает с себя куртку. Расстегивает крючки и застежки. Джинсы, ковбойка, рубашка – на сохлой осенней траве. На Марго из белья только трусики. Миг помедлив, она со смехом стягивает и трусики. Борис смотрит на нее. Она кричит: “Орлик, вперед!” – и бросается в воду, поднимая тучи брызг. Конь с удовольствием следует за нею.

Они оба – конь и голая девушка – купаются в реке, плещутся, фыркают, кувыркаются. Марго ныряет. Выныривает, кричит:

291. - Борис! Ты много теряешь!

Он зло, быстро раздевается. Голый он смуглый и поджарый. Сам похож на вороного поджарого коня.

Так же стремительно, зло кидается в холодную воду. Двумя взмахами настигает плывущую Марго. Находит в воде губами ее губы.

Они целуются в реке.

292. - Вылезаем, - шепчет он ей, - простудимся к чертовой матери…

Они плывут к берегу. Лулу уже в воде, фыркает, резвится, бьет воду копытом. Наклоняется, пьет.

Лошади пьют воду из реки.

Влюбленные на берегу. Борис набрасывает на голую Марго куртку.

293. - Ты полоумная… купаться в октябре…

294. - Ты…

Она запрокидывает голову. Целуются.

Лошади, в воде, кладут головы на шеи друг другу. Тоже ласкаются, как люди.

Любовь юноши и девушки.

Любовь лошадей.

Марго, в объятиях Бориса, улыбается:

295. - Как светло… Солнце слепит…

На другом берегу реки, через мост, - деревня.

КАДР: лошади идут по мосту осторожно, боясь оступиться. Марго и Борис на лошадях въезжают в деревню.

Избы. И чистенькие, подкрашенные, и старые, приземистые, черные. Редкие прохожие. Идет подвыпивший мужик, в руках у мужика – хомут. Бабы на лавочке прекращают точить лясы, увидев всадников.

296. - Ишь, на конях… Городския…

297. - Да не, Маруська, это ж иваньковски, а може, и шишковерски, с конезавода… Вишь, выправка кака, прям как в цирке…

298. - Ух… Баско…

Марго, натягивая поводья, поворачивает лицо к Борису.

299. - Где остановимся на ночлег?

Ее лицо серьезно. Он вспыхивает.

300. - Где хочешь. У тебя тут кто знакомый есть?

301. - Есть. Старик Гагарин.

302. - Какой еще Гагарин?

303. - Самый настоящий.

304. - Скажешь, его еще и Юрий зовут?

305. - Его зовут Юрий Гагарин.

306. - Брось, Марго!

307. - Вот его дом.

Она спешилась. Спрыгнул с лошади и он. Держа коня в поводу, она подошла к двери старой избы. Громко постучала – сначала кулаком, потом ногой.

308. - Юрий Иваныч! Откройте! Это я, Рита Раевская! Мы к вам тут в гости приехали!

Дверь распахивается. На пороге – крепкий, широкоплечий, ниже Марго ростом, загорелый мужик. Волосы темные, взъерошены, виски седые, лицо в прорезях морщин, беззубая улыбка, глаза слегка раскосы, как у чуваша или татарина. На нем немыслимый, смешной ватник, застегнутый на одну пуговицу, и разношенные донельзя сапоги. Увидев Марго, он вскидывает руки:

309. - Ах ты моя мученица! Умница моя! Приехала… крошечка!.. На конях, што ли, с кавалером?.. на конях, значит… Ну так, так… Рассупонивайтесь, любовнички, расседлывайте коней, а я щас старухе пойду скажу, она вам пирогов разогреет… вчерась пекла…

310. - Мы не любовнички, - бросает Борис, сердито улыбаясь, вводя лошадь в открытые ворота.

311. - Уж мне-то лучше знать! И она ведь, - старик указывает на Марго, - моя любовница. Горячая, ух-х-х!..

У Бориса темнеет лицо. Марго оборачивается, ведя коня, хохочет.

312. - Любовница, любовница! У Юрия Гагарина полдеревни любовниц! И пол-Москвы! И я – последняя и самая любимая!.. Правда, Юрий Иваныч?.. – Тихо, Борису: - Не обращай внимания, Борька, это дед так шутит. А жена у него какая прелесть! Все сам увидишь. Прелесть, прелесть тут у них! Давно я у Гагариных не была.

313. - Почему ты вдруг Рита?

314. - Я для них Рита. Марго они не поймут. Марго для них – собачья кличка. Или лошадиная. Они любят, чтобы все было по-русски. И понятно. Понял?

В избе. Стол, на столе – крынка с парным молоком, разваристая картошка в миске, капуста, соленые грибы. Юрий Иванович оборачивается от буфета к молодым:

315. - Водовку будете?

316. - Что, что?..

317. - Водку, - толкает Бориса ногой под столом Марго. – Нет, Юрий Иваныч, водовку не будем, а вот наливочку малиновую – можно!

Жена Гагарина, Ольга Николаевна, тащит из кухни блюдо с ватрушками. Старик грозно смотрит на нее:

318. - Ольга! Где у нас малиновая?

Ольга, робко:

319. - Дык вить малиновую всю, дед, выпили, когда кума приходила… и с Зойкой мы ее всю усидели…

320. - Усиде-е-ели! А смородиновая – осталась?!

Ольга брякает блюдо с ватрушками об стол. Вытирает пот с лица.

321. - Осталась…

322. - Тяни!

323. - А ты, дед, мед тяни!

Борис не отрывает глаз от разрумянившейся Марго. Она здесь как дома. Ей все здесь мило – и старики, и эта изба, и эта наливочка, и этот мед, что наливает в деревянную миску из какого-то корыта Гагарин и ставит на стол. Ольга разливает по стопочкам наливку. Марго берет стопку. Медлит поднять. Ресницы ее дрожат. Она взглядывает на Бориса. Ее глаза говорят: “Люблю”.

324. - Эх, хорошо пошла, матушка, как по маслицу!.. – Гагарин щурит и без того узкие глаза, трет грудь. – Лошадок-то, Ритонька, в сарай утолкала?.. Тепло им там будет. А сенца я им сам после подброшу… Что ж, молодые, совет да любовь! Женишка, Рита, привезла, а?!.. Поглядеть?.. На смотрины?..

325. - Ну и как вам?

Она смеется. Старик смеется тоже. Ольга закусывает наливку соленым грибом.

326. - Нам-то? В самый раз. Лишь бы тебе было в самый раз! Пойду я, женихи-невесты, ульи укутывать на зиму! Пчел утешить надо… Ольга, если холодно ребятишкам, подбрось дров-то в печку дубовых, не жалей!..

327. - Дубовые – угарные…

328. - Не угорят, небось!.. Или – угорят… от любви… Вам стелить-то вместе али как?.. Вместе – опасно, порознь – обидно…

Дрова в печи трещат. Маленькая комнатенка в избе Гагариных, где им постелили – на одной кровати – вдвоем. Они оба – под одеялом. Сначала смеются, щекотят друг друга. Балуются, как дети или зверята. Потом отодвигаются друг от друга. Замолкают. Рука Бориса – на плече у Марго. Пальцы гладят голую ключицу.

Марго отворачивает голову.

329. - Я тебе должна кое-что сказать.

330. - Что ты не девушка, ну да. – Он пытается шутить, глупо, грубо.

331. - Нет. Не издевайся. Я должна тебе…

332. - Ты мне ничего не должна.

333. - Меня преследуют, Борис.

334. - “Похить меня, прошу, похить, не похищалась я ни разу”. – Он по-прежнему изгаляется шутовски, устраивает балаган. – Беги, кролик, беги. И кто же гонится за бедным кроликом?

335. - Борис… - Она резко поворачивается к нему и утыкается лбом ему в плечо. – Я не шучу. Перестань. Все слишком серьезно. Меня… заколдовали.

336. - Ха-ха-ха-ха-а-а-а! – Он хохочет громко, нагло, раскатисто, по-мальчишески. Марго зажимает ему рот рукой. – Марго, это ты перестань дуру гнать! Что ты городишь чушь! Как – заколдовали?

337. - Очень просто. Ты знаешь про Монро?

338. - Да, какой-то знойный кент, есть такой, охмуряет народ бесстыдно, бредятину порет, люди верят, а умный Монро делает деньги. Ты что, была на шоу Монро?

339. - Да. Была.

340. - И он тебя заколдовал?.. Ха-а-а-а!..

341. - Брось ржать, как конь. Не в этом дело. Ты помнишь того типа, на дне рожденья?.. Ну, что ушел с Аськой… еще когда она… когда…

342. - Когда она еще была жива, - безжалостно докончил он. – Помню. И что?

343. - Я однажды ночью, в Иваньково, захотела покататься… на Орлике. Я вывела его… без седла…

344. - Очень эротическое ощущение, должно быть.

Марго рывком села в постели. Ее забила дрожь. Как тогда. Она обхватила себя руками за голые плечи.

345. - Я поскакала… в поля… везде… потом въехала в лес… И я услышала, что за мной кто-то скачет…

346. - Фью-у-у!.. Как в старинных романах. Тебе это не приснилось все случайно? Может, ты выкурила лишний косячок?..

347. - Брось, Борис, брось… Он скакал за мной. Потом догнал. И потом…

348. - Что – потом? Говори!

Видно, как ей трудно говорить. Но она все-таки говорит это.

349. - И потом он поцеловал меня.

350. - А дальше?

351. - Что – дальше?

352. - Это все?

353. - Все.

354. - Не ври! Было продолжение! Самое интересное! Двадцать пятая серия, пли-и-из…

Он внезапно умолкает. Ледяное молчание. Он лежит лицом вверх, брови сведены. Она сидит в кровати. Им постелили в летней комнате у деда. На срубовой стене – старые репродукции, выдранные из журналов: “Охотники на привале” Перова, “Всадница” Брюллова. Висит охотничье ружье, ржавый рыболовный садок. В углу стоят удочки. На столе – керосиновая лампа, медный самовар, пустые банки и бутыли. Марго поднимает голову и смотрит на брюлловскую “Всадницу”. Над репродукцией, у самого потолка – часы-ходики со свешивающейся гирькой.

Он рывком садится в постели. Поворачивает ее к себе за голые плечи.

355. - Марго, ну Марго же, Марго…

Она прижимается к нему. Обхватывает его руками за шею. Он целует ее безумно.

356. - Ну прости же, прости, прости…

Кладет ее навзничь. Покрывает поцелуями. Она обессиливает. Но то, что должно произойти между ними, сейчас, вот-вот - не происходит: он все-таки шепчет ей на ухо между поцелуями:

357. - Одно слово… Только одно… Ты… была с ним?..

Она отталкивает его. Ее лицо красно, возбуждено. Глаза блестят. Она плачет? Она вскакивает с кровати. Хватает со старого колченогого стула джинсы, ковбойку, куртку. Опрометью – в сарай. Выводит Орлика из сарая. Седлает. Вскакивает в седло.

КАДР: скачка Марго – одиночество. Она и конь. Лицо в слезах.

Звездная, холодная осенняя ночь. Она скачет под звездами.

Вдалеке огни Иванькова.

КАДР: Марго выдвигает самый дальний, тайный ящик комода в кладовке на даче в Иваньково. Блеск белого атласа. Она осторожно, будто это шкура ядовитой змеи, берет в руки платье, поднимает ткань перед собой. Нюхает его. Трогает золотое шитье.

358. - Старинное или новое?.. А может, из антикварного салона отца… Может, это он купил у какой-нибудь древней старушки, что его носила в розовой юности… Может, оно тысячу долларов стоит… Может… это платье царицы Александры Федоровны… или цесаревны Анастасии… бальное… или венчальное… Дура, что ты мелешь, какое венчальное, их же всех расстреляли… - Ежится. Ласково трогает платье. – До чего красивое… Я боюсь спросить отца. Он бы мне сам сказал… Если он ничего не говорит – это значит… значит…

Умолкает. Трогает пальцами лепестки искусственных фиалок у ворота. Кладовка освещается фонариком, брошенным Марго на комод. В углу кладовки – старая икона, написанная на массивной доске, в тяжелом позолоченном окладе.

Станция метро. Люди втекают под землю и вытекают из-под земли. Марго хочет вбежать в станцию – перед ней тот мужчина, в черной куртке. Его губы плотно сжаты. Черный берет сползает на ухо. Она замирает. Стоит гордо, выпрямившись.

359. - Здравствуй, Марго, - говорит мужчина.

360. - Здравствуйте, - говорит Марго. Видно, как она испугалась, но старается изо всех сил не подать виду.

361. - Как поживают твои лошади, Марго?

Они оба стоят под навесом станции. Их толкают спешащие люди.

362. - Спасибо, отлично. Может быть, вы представитесь мне?

363. - Еще не время, Марго. Еще стрелка не прошла круг.

364. - Какая стрелка?..

365. - Часовая.

Ее глаза расширяются.

366. - Это вы писали мне записку… с рисунком коня?..

Он слегка подается к ней. Пожирает ее глазами.

367. - Это я целовал тебя в лесу. Ты же знаешь.

368. - Я не про лес. Я про Монро. Вы же друг Монро?

369. - С чего ты взяла?

370. - Вы мне тогда сами сказали.

371. - Тебе приснилось.

Его глаза откровенно смеются.

372. - Откуда вы знаете меня?

373. - Я же сказал – еще не время.

Марго не выдерживает. Кричит:

374. - Отстаньте от меня! Уйдите! И не появляйтесь больше! У меня своя жизнь! У меня родные! У меня… будущее! Я хочу жить спокойно! Не суйтесь! Вы мне отвратительны! Вы…

Мужчина делает шаг к ней. Оказывается совсем рядом с ней. Его губы – над ее лбом. Он раздельно, мерно говорит:

375. - Когда стрелка совершит круг по циферблату, ты станешь моей. Ты сама этого захочешь.

У Марго дома. Мать, отец. Она прижимается к матери, обнимает ее, ищет, как птенец, защиты. Раевский-старший сидит в кресле, нога за ногу. Задумчиво смотрит, как обнимаются мать и дочь.

376. - Мама, мама, меня преследует какой-то человек! Я его знаю… то есть я знаю его в лицо, но не знаю его имени! Он был на дне рожденья у Аськи… тогда! И он ушел с ней в лес! И он тогда пришел… один… И еще я видела его, когда ходила… ходила…

Ей не хочется говорить, что она была на шоу Монро. Ей отчего-то стыдно.

377. - Куда ходила? – мягко спрашивает мать. Гладит ее по голове.

378. - На один спектакль…

379. - В какой театр?

380. - Это не театр… Это был какой-то зал… Я купила билет… абсолютно случайно…

Ей не хочется рассказывать.

381. - Ты была с Борисом? – Голос матери становится строг, сух, ненавидящ.

382. - Нет… Одна… И там, около входа, стоял он… Он провел меня в зал… посадил в кресло…

383. - А ты сама не могла войти? И сесть в кресло? Ты что, слепая? Или калека?

Раевский по-прежнему молча смотрит на мать и дочь.

384. - Хм, хм. Все это мне очень не нравится, девочка. Ты наткнулась на него опять?

385. - Да, около метро. На “Новослободской”.

386. - Он приставал к тебе?

387. - Он остановил меня и разговаривал со мной.

388. - Разговаривал? И о чем же?

389. - Он говорил чепуху… Всякую чепуху… - Она поежилась. Опять прижалась к матери. – Но я все равно боюсь!

390. - Я так понимаю, Маргарита, - отец барабанит пальцами по подлокотнику кресла, - нам надо приставить к тебе частный сыск. Выходит так?

Она прячет лицо на груди у матери, молчит.

391. - Я же просила тебя, Маргоша, - голос матери становится надменным и непреклонным, - как можно меньше видеться с этим твоим Борисом Ермаковым. А если это возможно – то и вообще порвать с ним. Это возможно? Или ты так сильно влюблена?

Марго отшатывается от матери.

392. - Мама! Почему ты так! Он что, прокаженный, мама?!

393. - Он из нехорошей семьи. Он тебе не пара.

394. - Что значит “из нехорошей семьи”, мамочка? Я не понимаю. Из бедной, что ли? У него родители не бедные. Он едет учиться в Канаду! Учиться за границей не все себе сейчас позволяют!

395. - Из нехорошей – это из нехорошей, - твердо говорит мать. Поправляет на виске седую прядь. – Это отдельный разговор. Евгений, ты не шутишь насчет частного сыска?

396. - Не слишком. Есть у меня один человек на примете. Уже много преступлений раскрыл. Для начала установим за этим Мефистофелем слежку. Я же не хочу ни за понюх табаку потерять свою дочь.

397. - Что ты говоришь, Женя!.. – Мать подносит руку ко рту. – Неужели это так все страшно?

398. - Пока еще не страшно. Но может стать страшно.

КАДР: Марго на балконе. Уже поздняя осень. Деревья голы, листья облетели. Глубокая ночь. Шевеление огней огромного города внизу. Марго, в накинутой на плечи дубленке, набивает травкой косячок, раскуривает. Пальцы дрожат. Выкурив косячок до конца, она бросает окурок вниз с балкона.

Ее шепот:

399. - Кто ты?.. Кто ты?.. Кто ты?..

Садится на корточки. Смотрит сквозь балконную решетку вниз, на город. Ежится под дубленкой. Встает, идет к себе в спальню. Ложится на кровать прямо в одежде, накрывается дубленкой. Закрывает глаза.

СОН МАРГАРИТЫ. Опять старинные кадры – как дореволюционная кинохроника, черно-белые. Люди куда-то бегут по улице, понукаемые солдатом в кожанке, со вскинутым угрожающе наганом. Старые дома – пустые, полуразрушенные; обвалившиеся балконы. Вдоль стены дома пробирается, прислоняясь спиной, держась руками за стену, красивая девушка. Пуховый простонародный платок сполз ей на плечи, но короткая каракулевая шубка и мелькающее под шубкой платье на ней хорошего покроя, из модной лавки; мы узнаем ту девушку, что была с хромым, вернувшимся с войны офицером в рассказе бабушки. Девушка закрывается рукой от выстрелов. Видит черный зев открытой двери. Сгибается, ныряет в нее.

Внутренность комнаты с низким, приземистым потолком. Мастерская часовщика. Часы всюду – на стенах и столах, на полках шкафов. Горит настольная лампа с абажуром. Часовщик встает из-за стола. Он похож на мужчину в черной куртке, что преследует Марго. Часовщик подходит к робко жмущейся у стены девушке, снимает пуховый платок с ее головы. Делает приглашающий жест рукой. Титры:

ПОЖАЛУЙСТА, ПРИСАЖИВАЙТЕСЬ, МАМЗЕЛЬ. ЧТО ВАМ УГОДНО?

Девушка затравленно оглядывается по сторонам. Все-таки проходит вглубь мастерской. Садится на краешек предложенного стула. Просительно поднимает лицо. Титры:

СПАСИБО, НЕ ТРЕВОЖЬТЕСЬ. Я СЕЙЧАС УЙДУ. ТАМ СТРЕЛЯЮТ

Часовщик пожимает плечами. Протягивает руки: давайте я вас раздену, мамзель, у меня жарко. Девушка покорно дает себя раздеть. Уже с любопытством оглядывается вокруг. Титры:

О, У ВАС ТАК ЗАНЯТНО! ТАК МНОГО ЧАСОВ!

Часовщик, пригнувшись, берет со стола часы, показывает девушке то одни, то другие, что-то объясняет. Девушка внимательно слушает. На ее лице – сначала робкая, потом все более откровенная, радостная улыбка. Она что-то переспрашивает часовщика, он с готовностью рассказывает, сам тем временем подбираясь, как хищный зверь, все ближе к девушке. Титры:

А ЭТО ЦЕННЫЕ ШВЕЙЦАРСКИЕ ЧАСЫ, С БОЕМ И С БРОНЗОВОЙ ЛОШАДКОЙ. ЕСЛИ ВЫ СТАНЕТЕ МОЕЙ – Я ВАМ ИХ ПОДАРЮ

Девушка возмущенно вскакивает. Отталкивает часовщика. Пятится.

Часовщик, с часами в руках, наступает на нее. На его губах – плотоядная улыбка.

Девушка пытается выбежать из мастерской. Дверь закрыта. Она в мышеловке.

Прижавшись спиной к двери, девушка кричит. Титры:

НЕ ПРИБЛИЖАЙТЕСЬ! У МЕНЯ ЕСТЬ ЖЕНИХ, ОН ВЕРНЕТСЯ С ВОЙНЫ, НАЙДЕТ И УБЬЕТ ВАС!

Часовщик отрицательно качает головой: нет, не найдет и не убьет. Хватает девушку на руки. Она внезапно замирает. Их лица – темное лицо мастера и светлое – девушки – рядом. Он молча стоит, держит ее на руках. Титры:

ВРЕМЕНИ НЕТ, ДЕВОЧКА. ВСЕ РАВНО ТЫ КОГДА-НИБУДЬ БУДЕШЬ МОЕЙ. СТРЕЛКА СОВЕРШИТ СВОЙ КРУГ. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ

Неожиданно нежно, благоговейно, как святыню, он целует ее. Опускает на пол. Распахивает ногой дверь. Склоняется перед ней в шутовском поклоне: идите, сударыня!

На улице – дымы, выстрелы. Девушка выходит из мастерской, шатаясь. Стук и шорох часов сопровождает ее шаги. На полу остается лежать сброшенный пуховый платок.

Марго и Раевский-старший в конюшне в Иваньково. Раевский – в жокейском костюме, он задает Орлику, Лулу, Гордому и Красотке корму. Искоса взглядывает на Марго.

400. - Я приставил к тебе частного детектива, дорогой мой ребенок. Т уже под наблюдением.

Марго вздрагивает.

401. - А я… могу поглядеть на этого твоего… детектива?..

402. - Это не бегемот в зоопарке. Это вполне нормальный человек. Не беспокойся, твой отец знает, что делает.

Марго стоит, потупившись.

403. - Как его зовут хотя бы?

404. - Купцов. Владимир Купцов.

405. - Нормально. Пойдет.

406. - Ну я и рад.

407. - Нет, я все-таки хотела бы его увидеть.

408. - Ты увидишь его.

Раевский-старший поворачивается к ней спиной. Гладит по морде жующего в торбе овес Орлика. Орлик поводит ухом, вынимает морду из торбы, благодарно ржет. Раевский осторожно касается пальцем выреза конской ноздри.

КАДР: антикварный салон Раевского-старшего. Картины в тяжелых багетах. Расписные шкатулки. Старинные светильники. Маленький старинный, видимо, ХУ111 века, экипаж на подиуме у стены. И старинные часы. Много часов. Настенные, с маятниками. Напольные. Настольные. Маленькие, изящные брегеты в витринах под стеклом. Раевский-старший разговаривает с посетителем салона. “Вы знаете, у нас сейчас, как никогда, много поступлений часов. Правда, многое приходится отвергать, например, мне недавно принесли серебряный брегет эпохи Николай Второго, нашего последнего Царя... ну, так ведь это в те времена был ширпотреб, за него и сейчас немного дадут... А вас что именно интересует?.. Часы эпохи Екатерины Второй? Английские, эпохи королевы Виктории?.. Ах, швейцарские брегеты... в бронзовой оправе... в виде скачущей лошади?..” Раевский опускает голову. Видно, что он смущен. “Были у нас такие... правда, были... Ну да, купили... Увы...”

Борис и его мать – та, кого Монро зовет Мухой, - перед входом в трактир Монро.

Борис весь белый, бледный. Госпожа Ермакова, увидев его перед подъездом, вздрагивает, пятится, хочет убежать; ей не удается. Борис крепко хватает ее за локоть.

409. - Мама, - говорит он белыми губами. И больше не говорит ничего. Только молчит. Смотрит на нее.

Ермакова пытается вырваться. Не удается. Сын держит крепко.

410. - Ну что ты… - бессильно, жалко лепечет она. – Пусти меня… Я же ничего плохого не делаю… Ничего… Я же тут… между прочим, - срывается она на жалкий крик, - деньги зарабатываю!..

Борис разжимает губы.

411. - Деньги. Вот как. Деньги. – Молчит. – Мне не нужны твои деньги. Я поеду за границу и сам заработаю там себе деньги.

412. - Ты!.. – Она пытается отодрать от локтя его побелевшие пальцы. Жалко морщится. – Да ты еще щенок, Борька… Ты должен учиться… Тебя отец… в Канаду учиться отправляет, а не на заработки!..

413. - Я не поеду в Канаду.

414. - Поедешь!.. В тебя деньги вваливают – значит, поедешь!.. Еще как поедешь!.. И я здесь, между прочим, на твою учебу за границей деньги зарабатываю!.. Да, здесь, вот именно здесь!.. А-а-а, - ее мятое, накрашенное лицо внезапно темнеет, искажается плохо скрываемой злобой. – Не поедешь?!.. из-за этой, из-за твоей… из-за Маргариты?!.. да, из-за Маргариты, из-за Раевсокй, из-за нее?!.. у-у, сволочь… Так я и знала – она тебе испортит карьеру! Испортит все! Жизнь испортит тебе эта дрянь! Да я… Да я… - Задыхается. – Да я просто… убью ее, если она что-нибудь напортит тебе! Если она запорет тебе учебу! Отец уже договорился с Виндзором! С профессорами! С ректором, со всеми! Ты… - Она тяжело дышит. – Ты – идиот! Я твою Маргариту с лица земли сотру!

Они, сын и мать, стоят друг против друга, глядя друг другу в лицо ненавидящими глазами. Борис цедит медленно, сквозь зубы:

415. - Ты специалистка по убийству молоденьких девушек, мама?

Ермакова тоже бледнеет. Закусывает губу.

Стоят молча, глядя друг на друга.

Из окон трактира, сквозь плохо задернутые грязно-зеленые, с кистями, шторы доносится музыка, крики, мигание огней. Над дверью вывеска, намалевано коряво, модным дореволюционным шрифтом: “ТРАКТИРЪ”.

Ермакова вскидывается. Ей наконец удается отодрать от себя цепкую руку Бориса.

416. - А ты разве не… - Ее глаза суживаются. Теперь она расстреливает сына глазами.

Он усмехается. Прямо смотрит на нее.

– А ты?

Вечерняя улица. Метет снег. Марго идет по улице. Идет быстро, оглядываясь. Потом ускоряет шаг. Потом, оглянувшись, бежит. Бежит быстро. На лице – страх. За ней бежит человек в черной куртке и черном берете. Это он, ее преследователь. Марго бежит молча. Мужчина преследует ее молча. Редкие прохожие шарахаются от стремительно бегущих по заснеженной улице девушки и мужчины в черном.

Марго в кровати. Вертит головой на подушке, не может заснуть, как в бреду. Около кровати, на тумбочке, - пачка сигарет и недокуренный косячок. Она стонет. Переворачивается на бок.

СОН МАРГО. Старая улица. Девушка, похожая на Марго, стремительно бежит по улице в белом длинном, расшитом золотой нитью платье. За ней бежит, чуть прихрамывая, человек. Хоть он и хромает, но все же настигает бегущую. Хватает ее за руку. Она вырывается. Мужчина насильно поворачивает девушку лицом к себе. Титры:

ПОЧЕМУ ТЫ УБЕГАЕШЬ ОТ МЕНЯ

Я ПРОСТО ХОТЕЛ СДЕЛАТЬ ТЕБЕ ПОДАРОК

Он хочет ее поцеловать. Девушка с отвращением отворачивает лицо. Мужчина криво усмехается. Продолжая держать ее за руку одной рукой, другой вытаскивает из кармана часы. Это старинный швейцарский брегет с бронзовым конем.

ЭТО ТЕБЕ. С ПРАЗДНИКОМ ТЕБЯ

ТЫ ЖЕ ЛЮБИШЬ КОНЕЙ. ВИДИШЬ ЭТО ЧАСЫ С КОНЕМ

Девушка сильнее отворачивает голову, чуть не ломая себе шею. Мужчина заталкивает брегет ей за пазуху. Его пальцы касаются ее груди. Он вздрагивает. Пальцы гуляют по девичьей груди, ласкают… дрожат. Он сжимает в ладони ее грудь. Она продолжает смотреть вбок. Дышит тяжело. Грудь бурно вздымается.

И вдруг – она сама не понимает, как это происходит – она быстро поворачивает голову, и их губы – мужчины в черном и девушки в белом – сливаются.

Их обоих заметает густой, хлопьями, снег, как в театре, как ватный снег на фоне театральных декораций.

Марго мучительно стонет во сне. Просыпается. Открывает глаза. Рывком садится в постели.

Ее рука поднимается. Она в ужасе ощупывает дрожащими пальцами вспухшие, как от поцелуя, губы.

Ее шепот:

417. - Он… Он… Я с ума сойду… Это он… Где же этот чертов папин сыщик?!.. Я не смогу… я не смогу так жить. Я уеду в Иваньково! Может, мне… уехать в Иваньково!.. и скрыться там… Нет, я там не скроюсь… У него тоже есть лошадь… и он катается в тех местах… Может… может, мне уехать за границу?!.. Так же, как Борьке… Борька же уезжает за границу… И я… И я тоже уеду… И мы будем с Борькой писать письма друг другу… письма… письма… люблю-целую…

Гостиная в чинном, роскошном доме Раевских. Раевский-старший, Марго и частный детектив Владимир Купцов. Купцов – невысокого роста, приземистый, плотный, с густой короткой бородкой и усиками, коротко стриженный, довольно молодой, действительно, оправдывая свою фамилию, смахивает на преуспевающего дореволюционного купчика. Марго, сидя в кресле, закинув ногу на ногу, попивая из бокала сок, изучающим взглядом смотрит на Купцова. Раевский-старший смотрит на них обоих. Выражение лица Раевского такое: “Ну, я думаю, вы понравитесь друг другу, Купцов малый не промах”. На лице Марго – бездна надменности.

418. - И что вы стали делать после института? Сразу заделались частным сыщиком?

419. - Не сыщиком, а детективом, - терпеливо поправляет Марго Купцов. – Не заделался, а стал работать. И не детективом, а сначала директором рынка.

Глаза Марго округляются. Она перестает тянуть из стакана сок.

420. - Ры-ы-ынка?!

421. - Да, рынка. Директором Тишинского рынка. А что тут удивительного? Там убили директора, ну, меня попросили поработать временно. Мне понравилось, и я проработал там два года. Потом ушел.

422. - Разонравилось? – Голос Марго издевательски-насмешлив.

423. - Разонравилось. Вернее, понравилось другое.

424. - А что – другое?

425. - Сбор мумие.

426. - Что, что-о-о?!

427. - Сбор мумие в горах. На Памире. Вы знаете, Маргарита, что такое мумие, или объяснить?

Марго сжимает в пальцах стакан.

428. - Знаю!

429. - Ну вот и хорошо. Опасная профессия – сборщик мумие. Иной раз приходилось подниматься по стене с отрицательным наклоном. А спускаться – на селевом потоке. Еще если учесть, что за плечами у тебя – груз. Мешок с мумие. А оно не пушинка. Давит, как штанга. Да еще альпинистское снаряжение. Ну, да я крепкий.

Марго окидывает всю его приземистую фигуру оценивающим взглядом. Внезапно смеется, закинув голову.

430. - Чему вы смеетесь?

Раевский-старший смотрит неодобрительно, сдвигает брови.

431. - Сама не знаю! Представила вас с этой котомкой с мумие за плечами… верхом на гребне селя!.. А-ха-ха… Как… как Емеля на печи!.. А печь – несется вскачь…

Раевский-отец обрывает ее:

432. - Перестань, Марго!

Она обрывает смех. Все трое натянуто молчат. Марго первой подает голос:

433. - А потом?

434. - А потом – много всего было. В милиции поработал. Следователем. У меня же юридическое образование, как вы поняли. И Высшая школа милиции. Но – видите, оттуда ушел. Вел одно дело. Все раскрыл. А мои сослуживцы оказались куплены. На денежки польстились. Зарплаты-то у всех – дрянь. А преступники хорошо им заплатили, чтобы отмазаться. Ну, я вспылил и ушел. Ненавижу коррупцию. Такой уж я… - он помолчал, усмехнулся, - дурак.

435. - Вы отнюдь не дурак. – Глаза Марго потеплели. – Вы – колобок.

Брови на лице Купцова вздернулись.

436. - Это как – колобок?

437. - А так. От дедушки ушел, от бабушки ушел. А из частного сыска вы тоже уйдете? Ну, вдруг вам, - она усмехнулась очень похоже на него, - не понравится папин гонорар?

438. - Маргарита! – Голос отца железен, запрещающ.

Она опускает голову. Смотрит на свои колени. Купцов тоже смотрит на ее голые колени. Она плотно сдвигает ноги. В глазах Купцова – откровенное любование ею.

439. - Мне уже все понравилось.

Она поднимает голову. Вскидывает глаза.

440. - И я?

Купцов улыбается неожиданно добро, весело. Сияюще.

441. - И вы тоже.

Атлантов, отец Вадима, сидит у себя дома, в зимнем пальто. Свет выключен. За столом – еще люди. Их четверо. Все пятеро, наклонив друг к другу головы, о чем-то еле слышно беседуют. Сквозь замерзшее окно, морозные узоры, льется то ли лунный, то ли фонарный свет, ледяные рисунки на стекле мерцают, вспыхивают. Слышно завывание ветра. Доносятся обрывки разговора: “Ты ему сказал… нет, не мгновенно… мучается… какое время?.. я не стоял с хронометром… запорешь?.. нет, ты не запорешь, скорее запорет твой… отправить за границу… от греха подальше… ты думаешь, если ты заплатил большие деньги, тебе и карты в руки?!.. ошибочка вышла… озеро… там, у озера… нет, он ничего не знал, он просто закинул не те координаты… думай быстрее, у тебя мысли ползут как черепахи… нет, из ее косметички ничего не выпадало… это я точно знаю… да у нее и не было с собой… кого посадили?!.. Игоря?!.. Игоря же невозможно было изловить, он же угорь… из любой сети уйдет… а ты зачем подставился?.. я не подставлялся, это меня подставили… так нельзя работать… нельзя… мало ли что нельзя, у нас – все можно…”

Атлантов встает. В пальто подходит к окну. Внезапно ударяет кулаком по оконной раме. Высаживает раму. В комнату врывается клубами пара морозный воздух. Атлантов плачет, прижавшись лбом к разрисованному ледяными узорами стеклу.

442. - Черт знает… черт, черт!.. Я не виноват… Это не я, ребята, клянусь… Я сам не знаю, как оно у меня получилось…

Голос от стола: “Вот черт тебя и попутал. С чертом и пообщайся, если с нами не хочешь”. Спина Атлантова содрогается в рыданиях.

443. - Если это раскроется… ниточка потянется…

Голоса от стола: “Ниточка потянется, уж конечно… Еще бы не потянулась… А ты думал, деньги решают все?!.. Как ты ошибся… Хочешь в нору?.. Не выйдет… Ну все, кончайте базар, давайте не нюнить, а решать, как дальше нам…”

Голоса тают в приглушенном гуле. В завыванье ветра за окном.

Атлантов плачет, прислонившись лбом к морозному стеклу.

Борис и Марго.

Ипподром. Лошади. Марго – верхом на Сургуче. Борис стоит около коня, у ноги Марго в стремени.

444. - Почему ты не мажешься моей помадой?

445. - Борис, ну ты просто как баба. – Она натягивает поводья – Сургуч танцует под ней, рвется вперед. – Ты что, умом тронулся? Ты забыл, что она свалилась с балкона?

Лицо Бориса прорезает острая, кривая, как ятаган, улыбка.

446. - Я не про ту. Я про тот набор, что я тебе подарил в сентябре. В День города. Когда был праздник Москвы.

447. - А, эту!.. – Марго морщит лоб. – А, да, да-да-да… Извини!

448. - Что значит – “извини”?

Он кладет руку на потный бок коня.

449. - А то. – Она уже сердито смотрит на него. – Ну точно, Борька, баба ты и есть! Что ты у меня все дотошно выпытываешь! Ну, подарила я ее, твою помаду! Подарила! Передарила! Что, съел?! Ты же знаешь – я не увлекаюсь косметикой! Я же не Зинка Французова, которая от пудры, помады и теней “Ив Роше” тащится не хуже, чем от травки! Мне же это все, знаешь, до фонаря… до лам-поч-ки, понятно?! Не дари мне больше этой ерунды никогда!

450. - Кому ты передарила мою помаду?

Его голос тих. Его лицо бледно.

Марго отпускает поводья и пришпоривает коня. Сургуч срывается с места и летит галопом по дорожке ипподрома. На скаку Марго оборачивает к Борису сердитое, румяное лицо и кричит:

451. - Я ее подарила Аське! Аське, кому же еще!

Марго – одна – приезжает зимой в Иваньково. Там в доме – тот, кто следит за домом и за лошадьми: старый смотритель Парфен Парфеныч Дубов. Парфен стар, но бодр: худощав, сухопар, военная выправка, военная косточка, он в Отечественную войну с лошадьми в обозах возился, потом – самому генералу Жукову коня до блеска для парадов начищал. Старый коневод, молчаливый, угрюмый. Раевские приплачивают ему, он зиму живет в Иваньково: охранники охранниками, а человек в доме, что был бы за хозяина, нужен, да и за лошадьми есть кому присмотреть. К Марго Дубов относится строго, сдержанно. Она платит ему тем же. Осторожничает.

Парфен Парфеныч встречает ее на крыльце. Охранник ежится у ворот. Марго взбегает по ступенькам, осторожно касается губами гладко выбритой щеки Парфена.

452. - С приездом, Маргарита Евгеньевна.

453. - Как вы тут, Парфен Парфеныч? Лошади здоровы? Ветеринара не надо?

454. - Здоровы. Все хорошо. В доме тепло. Согрейтесь с дороги.

Она проходит в дом, сбрасывает шубку, вешает на лосиные рога около двери. Грея руки дыханием, идет в гостиную. Берет щипцами каминные дрова, накладывает в камин, умело разжигает огонь. Дрова занимаются, пламя горит с сухим треском. Марго, сидя на корточках, оборачивается от камина к Парфену.

455. - А вы любите огонь, Парфен Парфеныч?

456. - Люблю. – Голос Дубова надтреснут и сух, как эти сухие дрова. – Кто ж не любит огонь. Человек вообще любит глядеть на огонь, Маргарита Евгеньевна. В огне есть своя прелесть. Волшебство. Колдовство.

457. - А вы верите в колдовство, Парфен Парфеныч?

Дубов помолчал. Потом вскинул голову. Посмотрел на Марго в упор. Она посмотрела ему в глаза.

Двое людей смотрели друг другу прямо в глаза.

458. - Пойдемте лучше посмотрим на лошадей, Маргарита Евгеньевна. Вы ведь хотите увидеть вашего любимого Орлика, не правда ли?

Конюшня. Там тепло – Раевский установил на зиму для лошадей масляные обогреватели, так же, как и в доме. Марго похлопывает по крупам лошадей. Приближается к стойлу, где Орлик. Орлик, зачуяв ее тихо, радостно ржет.

459. - Орленька, милый мой, миленький, здравствуй. – Марго гладит коня по голове, по губам, за ушами, целует в морду, в нос. – Орленька, а на улице – снег!.. Такой красивый синий, голубой снег… как в сказке… И скоро Новый год… скоро Новый год, а там Рождество, а там будет весна, будет тепло и весна, ты ведь любишь весну, Орлик, да?.. И я тоже люблю… А огонь?.. Ты любишь огонь?.. Или… боишься его?..

Парфен стоит за спиной Марго. Слушает, как она разговаривает с конем.

На лице у Парфена – сложная игра.

Он ловит каждое слово Марго. Он затаен. Презрителен. Напряжен. Снисходительно-терпелив. При словах Марго об огне он внезапно становится надменным, высокомерным, плохо скрывающим волнение, беспокойство.

Орлик тихо ржет.

Марго ласкает его, целует в морду.

Дача Раевских в Иванькове. Ночь. Тишина. Марго не спит. Смотрит вверх, в потолок. Ее глаза открыты. Ее видения наяву. В комнату, где она лежит на огромной двуспальной кровати, - она постелила себе в родительской спальне, - входят призрачные – и в то же время реальные – люди, одетые по моде восемнадцатого, девятнадцатого века. Дверь тихо открывается. Марго делает круглые глаза. Поворачивает голову на подушке. Подтягивает одеяло к подбородку. В спальню входят дамы в кринолинах, мужчины в париках, в кюлотах, в расшитых золотом камзолах, склоняются друг перед другом в поклонах, застывают в па медленного, призрачного танца. Они реальны или снятся ей? В комнату входит – ее ведут за уздечку – белая ахалтекинская кобыла. Такая же, как у Бориса на ипподроме. Марго медленно садится в подушках. Не сводит взгляда с того, кто ввел в спальню белую кобылу. Кто держит ее повод в кулаке. Это мужчина, как две капли воды похожий на ее черного человека. И все же это не он. Его лицо неуловимо смахивает и на лицо Монро. Он танцует с белой кобылой. Склоняется перед ней в грациозных поклонах. Кружится вокруг нее. Гладит ее по гриве, как женщину – по волосам. Марго, сидя в постели, не сводит с человека и лошади глаз. Белая кобыла наступает копытами на пол осторожно, будто боясь раздавить кого-то. Мужчина с меняющимся лицом подводит лошадь ближе к кровати. Ближе, еще ближе. Марго пятится под одеялом. Отодвигается к стене. На ее лице – страх. Глаза полны ужаса. Но она пытается улыбнуться. Зачем-то – улыбнуться, черт возьми!

И она улыбается.

И тот, кто танцевал с лошадью, улыбкой отвечает на ее улыбку.

И, продолжая держат повод в руках, садится на край кровати.

И протягивает руку к Марго.

И хочет коснуться рукой ее плеча.

Ее голого плеча, выпроставшегося из-под сорочки.

И тогда Марго кричит.

Темнота.

В полной темноте – скрип двери.

Вспыхивает огонь. Огонь, заслоняемый ладонью.

Карманный фонарик в руке Парфена.

Он осторожно подходит к кровати Марго.

460. - Маргарита Евгеньевна… Это вы кричали?..

Марго молчит. В тусклом свете заслоненного ладонью, будто свеча, карманного фонарика видно – она сидит, прислонившись спиной к спинке кровати. Остановившимися глазами смотрит перед собой.

461. - Маргарита Евгеньевна, вам плохо?..

Она разлепляет губы.

462. - Принесите мне, пожалуйста, воды, Парфен Парфеныч.

463. - Просто воды? Лекарств не надо никаких?.. Вы тут… - он делает паузу, - одна?..

464. - Одна. – Она тоже выдерживает паузу. – Просто воды, Парфен Парфеныч. Просто простой воды.

465. - А молока не хотите? Ваш друг сегодня утром привез. Утреннее молочко.

466. - Какой друг?

467. - Юрий Гагарин, кто же еще. Жена у него коровушку подоила, он принес. Трехлитровую банку приволок. Возьмите, говорит, гостинец для моей любовницы.

Губы Парфена искривляет еле заметная усмешка.

Марго пьет молоко из кружки. Пьет жадно, взахлеб.

Молоко течет по ее подбородку, по шее.

Она утирает его ладонью.

Тяжело дышит.

Дубов стоит, тяжело, угрюмо смотрит на нее.

Марго судорожно шарит в карманах. Вытаскивает визитки. Разбрасывает их по кровати. Находит визитку. На ней написано: “ЮРИЙ МОНРО, КОЛДУН. ТЕЛЕФОН…”

Она выдергивает из кармана мобильный телефон. Набирает номер.

468. - Але! Але! Мне бы господина Монро! Извините, господин Монро… Я была на сеансе вашего колдовства… Я не поняла, зачем меня к вам затянули!.. Это все очень странно… Я совсем не хотела к вам идти… Но, понимаете, я получила записку… Але!.. Вы меня слышите?.. Записку такую странную… Мне стало страшно… и я… пошла к вам… И там, на вашем сеансе… ну вы меня наверняка не помните!.. я знаю, я догадываюсь, что через ваши руки проходят тысячи людей!.. но, может, вы все-таки вспомните?!.. это осенью было, осенью… Вы вызвали у меня видение… видение моей прошлой жизни, так я поняла… Я думала, все это пройдет, забудется… после вашего сеанса… Но не только не забывается, а… Я вижу сны!.. Я вижу видения! Я… - Она задыхается. – Понимаете, я погибаю! Мне страшно! Если вы меня заколдовали – снимите с меня ваше чертово заклятие! Пожалуйста! Я… я могу вам заплатить! У меня богатый отец! Он заплатит! Я не могу так жить… меня мои сны замучили… Але, але!.. И потом… вы слышите меня?!.. у вас есть такой друг… или знакомый, не знаю… он меня к вам на вечер затаскивал, хотя я сама пришла, и у меня был билет, который я купила… А он… ваш друг… Он, понимаете, он меня преследует… Он не дает мне проходу… Он ловит меня на улице… бежит за мной… Он… подстерег меня в лесу, скакал за мной на коне… Я… я больше не могу… понимаете, не могу!.. И этот ваш друг… ну, вы его знаете!..

Молчание. Она прижимает телефон к уху.

Изумленно выдыхает:

469. - Как?!.. Как это – нет у вас никакого друга?.. Только – враг?.. Как это – враг?..

Комната, полная часов.

Часы идут.

Насекомый шорох наполняет комнату.

Мужчина в черном берете сидит за столом, ссутулившись.

Внезапно раздается звонок.

Мужчина медленно вынимает телефон из кармана.

Его голос звучит холодно, ледяно, хрипло, надменно:

470. - Да?

Полуголый Атлантов в одной из интимных комнатенок “ТРАКТИРА” рыдает, стоя на коленях перед полуголой, в одной черной комбинации, Ермаковой – Мухой.

471. - Прости, прости!.. Прости, ангел мой, прости, прости… Я сам не знаю, как это… Я сам…

Ермакова стоит с каменным лицом. Ее руки когтят его волосы.

472. - Ты получил за это деньги?

473. - Да, да, получил… Но я сам не знаю, зачем я это… Зачем я это все сделал… Почему все вышло именно так… Я же не хотел убивать, пойми! Не хотел! Не хотел! Не хо…

Захлебывается рыданиями.

Ермакова цедит:

474. - Не хотел, но убил. Твой ангел понимает тебя. Твой ангел снимет с тебя тьму. Ты увидишь огонь. Ты очистишься огнем. Изнутри и снаружи. Огонь благословит тебя. Огонь омоет тебя. Ты станешь другим. Скажи: я верю тебе, мой ангел.

475. - Я… верю тебе… мой ангел…

За их спинами, близ небрежно застеленной кровати, горит свеча. Около свечи лежит лошадиный череп и большая, огромная старинная книга в толстом кожаном переплете.

Квартира Раевских. Звонок в дверь. Мать идет открывать. На пороге – Василий. Он под хмельком, и изрядно.

- О-о, м-мамулечка!.. Что ж ты такая серди-и-итая у меня сегодня… А я… а я, представь себе, выиграл!.. Выиграл, мамулечка, кучу денег!.. такую, милль пардон, хренову тучу… ни в сказке сказать, ни пером описать… где перо, подать сюда!.. А-ха-ха-ха-ха…

476. - Вася, ты пьян. – Раевская отшатывается от сына, брезгливо зажимает нос пальцами. – Фу-у, где это ты так накачался! Позор! Ты ведешь себя не как Раевский. Ты ведешь себя как плебей, уж поверь мне!

477. - П-плебей… Вон оно как оборачивается, а… - Василий, покачиваясь, входит в комнату, на ходу пьяно стаскивает с себя куртку, сапог не снимает, шлепает прямо по коврам. – Обругала меня маменька, значит, да?.. Обруга-а-ала… Ни за понюх табаку… А я столько денежек выиграл, что просто – страсть… Никто, наверное, на земле столько никогда не выигрывал… Это что-то, черт возьми, страшное… Страшное дело, мать!.. Мне повезло… подфартило… мне… мне!..

478. - Садись. – Мать подставляет ему стул. Он тяжело плюхается на сиденье. – Что значит – выиграл?

479. - А то и значит! Так прямо и понимай! Играл – и выиграл!..

480. - Да во что ты играл?! – Мать начинает терять терпение.

481. - В ру… В руле-е-етку, ч-черт бы ее побрал!.. В ру-лет-ку… В казино… Это оказалось оч-чень увлекательно, оч-чень… Пьянило, как вино… Ну вот я пил, пил – и опьянел… Все так и сказали: сегодня твой день, парень!.. Твой!..

482. - И сколько же ты выиграл, дитя мое?..

Мать скептически смотрит на него.

483. - Ты в обморок упадешь, когда узнаешь… Нет, нет, я не вру, мама, не вру!.. Я – врал когда-нибудь?!..

484. - Ты пьян, Василий! Раздевайся, в душ – и спать…

Раевская начинает стаскивать с сына пиджак. Наклоняется. Стаскивает сначала один сапог. Потом другой. На ее лице – страдание. Василий бормочет:

485. - Мам, ты знаешь… ты знаешь, мам… я решил… мне-то – зачем эти шальные деньги?.. я решил их перевести на Маргошкин счет… пусть у Маргошки будут – деньги… они же подарочные… шальные… они же… ну, как – вдохнуть и выдохнуть… и опрокинуть рюмку водки…

Мать бросает грязные сапоги сына в угол. Страдание не сходит с ее лица.

486. - Я никогда не думала, что мой сын… Что Василий Раевский будет увлекаться водкой… Кошмар…

Камера скользит к двери. В дверях стоит Адя, смотрит на Василия, развалившегося на стуле, на мать, держащую в руках его пиджак, в котором он был в казино.

КАДР: Мать Бориса, Ермакова, по прозвищу Муха, лежит в постели. Ночь. Шевеление губ женщины. Шепот:

487. - Я ее ненавижу… Я ее ненавижу… Я ее – все равно убью…

Лошади на ипподроме. Тренер Марго. Марго – на Сургуче. Тренер Васнецов показывает Марго фигуры верховой езды. Сургуч, следуя кломандам Марго, повторяет то, что выделывает – под Васнецовым – его лошадь. Васнецов, мужчина средних лет, пристально смотрит на Марго.

488. - Так! Так! Отлично! Сумасшедшая понятливость… Если так дело пойдет – на чемпионате мира будем выступать… Не только на скачках…

Марго осаживает коня. Возвращает такой же пристальный взгляд тренеру.

489. - Спасибо за поддержку, Виталий Петрович.

490. - На здоровье. – Тренер отирает со лба ладонью пот. – На сегодня хватит, может быть?.. Нет?.. Ты меня, - улыбается, - изнасилуешь.

Марго заливается краской. Сургуч делает шаг навстречу Васнецову. Лошади встречаются мордами, ржут.

491. - Не болтайте ерунды, Виталий Петрович.

492. - Все, умолк. А твоя подруга что не катается? Или роль зрителя ей нравится больше, чем роль всадницы?

Марго оборачивается. Вдалеке, на скамье ипподромного амфитеатра, сидит Зинаида Французова, Зинка, подруга Марго и покойной Аськи.

Марго машет Зинке рукой.

493. - Давай! Давай сюда, к нам! Садись… да на любую лошадь, какую Виталий Петрович даст! На попрыгунью можно, Виталий Петрович, нет?..

Тренер смотрит, как Зинка встает, спускается по лестнице амфитеатра к дорожке ипподрома. Зинка в брючках, маленькая, стройненькая, черненькая, вся как японская статуэточка. Васнецов не сводит с нее глаз.

Марго смотрит на них обоих.

Зинка кричит, показывая на стоящих мирно, голова к голове, гнедых лошадок:

494. - Вон на одну из тех, да?!

Васнецов кивает головой.

Слишком пристальный, сверлящий взгляд.

Зинка ежится под этим взглядом.

Марго и Зинка – у прилавка с выбором помад в магазине. Фешенебельный магазин, роскошные витрины, богатейший выбор разнообразной косметики. Зинка жадно, зачарованно смотрит на россыпи помад, теней, карандашей для губ.

495. - Ой, Маргошенька, какие замечательные!..

На лице Марго – скука, тоска. Она откровенно не любит косметику. Она редко пользуется ею. И уж совсем не увлекается.

496. - Не вижу ничего замечательного. Их тысячи, и, по-моему, все они одинаковы… даже если разного цвета…

497. - Ой, а давай я куплю вон ту… перламутровую, со сливовым блеском!.. Ужас какая красивая!..

498. - Ну, купи…

Зинка выбивает в кассе чек. Продавщица с умильной улыбочкой протягивает Зинке помаду. По улыбке продавщицы ясно, что помада очень дорогая.

Марго стоит рядом с прилавком, тоскует. Зевает, прикрывая рот рукой. Чувствует на себе чей-то взгляд. Оборачивается. В толпе – опять лицо ее черного человека. На его черном берете – снег. Он только что вошел в магазин.

Марго прячется за спину Зинки, хоть за нее, крошку, спрятаться невозможно. Хватает ее за плечи.

499. - Зинка, заслони меня… Заслони!.. Это он… Ой!..

Приседает за спиной Зинки. Зинка, с помадой в руках, растерянно оглядывается.

500. - Кто?.. Кто – он, Маргошка?.. Борька, что ли?..

501. - Да нет… Какой там Борька… Это он… Часовщик…

502. - Какой еще, к черту, часовщик?!

Марго сама не понимает, почему она назвала черного человека часовщиком.

Может быть, потому, что в той записке, что она получила от рыжей тетки, стояло: “ЧАСЫ ТВОЕЙ ЖИЗНИ…”

503. - Бежим, Зинка!

Марго хватает Зинку за руку. Они проталкиваются сквозь толпу к выходу из магазина.

Снежинки на берете у мужчины растаяли. Он озирается. Он потерял Марго из виду.

Подходит к прилавку. Долго смотрит на помаду. Обращается к продавщице:

504. - Дайте посмотреть вот эту.

505. - Шестнадцатый тон? Это дорогая. – На лице продавщицы ожидание, как у хищного зверька в засаде.

506. - Мне все равно.

Он вертит в руках помаду.

На его губы взбегает тонкая, язвительная усмешка.

Помада – в таком же позолоченном “патрончике”, в каком была та, подаренная Марго убитой Аське помада – подарок Бориса Марго.

КАДР: лошади мчатся, мчатся, мчатся. Мчатся по дорожке ипподрома, голова к голове. Потом какие-то вырываются вперед. Мчатся безостановочно, все вперед и вперед. Всадники пригнулись к холкам. Вцепились в поводья.

Впереди – Борис. Марго среди скачущих нет.

Борис пригибается к холке белой кобылы. Шепчет ей на ухо:

507. - Вперед… Мы должны успеть… Мы должны… Она не понимает, что мы должны успеть… Он не знает, что я знаю все… Что я все, все, все знаю… Вперед!..

Он вырывается перед рядом бегущих лошадей. Отрывается от них. Хвост белой кобылы развевается, как белый флаг.

КАДР: человек в черном берете – у двери “ТРАКТИРА”. Звонит. Ему открывают. Пропускают внутрь. Дверь медленно закрывается.

КАДР: человек в черном и Монро сидят за столом. На столе – горящая свеча. Монро поднимает руку, протягивает над огнем. Так держит ладонь – над пламенем. Лицо не дрогнет ни единым мускулом. Человек в черном смотрит на него.

Оба молчат.

Наконец Монро убирает руку. Переворачивает ладонью вверх. На ладони – ни следа ожога. Монро победно улыбается.

Человек в черном тихо говорит:

508. - Ты правда увидел ее будущее, Юрий?

509. - Правда, Герман. Не составило труда.

510. - Значит, я все делаю правильно?

511. - Ты все делаешь правильно. Только зря ты хочешь забрать ее у меня. Редко попадаются такие… - Монро помолчал. – Энергетические доноры. Она вся состоит из огня. Внутри. Почему у тебя так загорелись глаза?

Человек в черном опустил голову, чтобы Монро не видел его глаз.

512. - Потому что я хочу эту девочку, как не хотел никого и никогда в жизни.

513. - Почему же ты не просишь меня, чтобы я ее заколдовал? Чтобы она влюбилась в тебя? Чтобы она беспрепятственно, покорно отдалась тебе? Прежде чем…

514. - Потому что я все хочу сделать сам. Мне не нужно твоего черного колдовства, Юрий.

515. - Ты знаешь, она мне звонила. Я сказал ей, что я не знаю тебя. Что у меня нет никакого друга. Ты ведь мне не друг, Герман?

516. - Скорее враг, Юрий.

517. - Да, скорее враг. И все же почему мы вместе? Ты мне можешь это объяснить?

518. - До поры.

519. - До какой?

520. - Будет день. Ты все поймешь. Если я тебе расскажу всю канву, ты не сможешь вышивать по ней.

521. - Я не баба.

522. - Я знаю, что ты не баба.

523. - Ты видишь нас? Меня и ее? Скажи, как ты нас видишь?

524. - Это сложно объяснить.

525. - Не трудись. Почему на руке нет ожога? Тоже сложно объяснить?

Монро берет свечу со стола, подносит к лицу. Пламя отражается в его глазах. Он похож на волка. Они оба, сидящие за столом, похожи на диких зверей.

526. - Вы все думаете, что жизнь проходит лишь в одном пространстве, - тихо говорит Монро. – Вы все ошибаетесь. Есть шахматная доска, есть фигуры, а есть тот, кто их переставляет. Каждому хочется переставлять фигуры. Может быть, пешке тоже хочется, как знать.

Он ставит свечу снова на стол.

Тот, кого он назвал Герман, поднимает над огнем ладонь. Обжегшись, закусив губу, чтобы не закричать, зажимает руку в кулак.

Огромная гостиная в коммуналке, в которой живет бабушка Марго Таисия Федоровна. Таисия Федоровна – над альбомом со старыми фотографиями. Любовно рассматривает их, гладит, перекладывает. Патриархальная обстановка. Старые этажерки со старинными книгами, уже знакомые нам слоники. Патефон сейчас закрыт, молчит. Портреты и фотографии по стенам – в овальных и квадратных позолоченных и черных рамках. Рядом с горкой, где тусклым перламутром светится дореволюционный антикварный сервиз – на подставке – медный баташовский самовар с клеймами. Старинная ножная швейная машинка “Зингер”. Картина в золотом тяжелом багете – море, прибой, горы, розовые рассветные облака: солнце встает.

Напротив бабушки – Марго. Она рассеянно смотрит, как бабушка перебирает фотографии.

Таисия Федоровна, печально и светло:

527. - Вот когда я умру… когда меня не станет, Маргоша, ты будешь хозяйкой всего этого… Я только тебе, в твои ласковые, умные ручки хочу это все передать… И фотографии, и письма, и рукописи моих воспоминаний, словом, все архивы… Я думаю, ты в них разберешься… Время – странная материя, я ее не понимала никогда… и не пойму. Иной раз мне кажется – времени нет…

Марго рассеянно смотрит. Перебирает в пальцах бахрому скатерти.

528. - Бабушка, а ты… ну, когда была молодая… никогда не ходила к часовщику?

Таисия Федоровна отрывается от созерцания фотографий.

529. - К кому, к кому, милль пардон?..

530. - К часовщику. Ну, в часовую лавку. В часовую… мастерскую?.. не знаю, как это раньше называлось…

531. - Ах, к часовщику! Ну да, поняла, да-да!.. Как же, ходила… И чинить часы, и продавать… И даже, представь себе, закладывать – в голодные годы… Кстати, да-да, хорошо, что ты мне напомнила… - Бабушка откладывает в сторону альбом, поправляет чепец, семенит к шкафу, открывает дверцу секретера. – Знаешь, твой прадедушка Николай… он мне однажды подарил часы… и сказал, что эти часы достались ему в наследство от человека, с которым они вместе любили одну девушку. Та барышня умерла… - Бабушка вынимает из рукава кружевной платочек, промакивает глаза. Улыбается. – Все мы умрем когда-то, деточка!..

532. - Отчего умерла?..

533. - Ее убили… Ну, такое время страшное было, деточка, всех тогда убивали…

534. Сейчас, бабушка, тоже убивают всех. И тоже, между прочим, страшное время. – Марго весело улыбается ей.

535. - Ах, коза!.. – Бабушка снова возвращается к столу. Листает альбом. Находит то, что искала. – Вот! Взгляни-ка сюда. Глазки у тебя острые?.. Острые. Ты все рассмотришь. Видишь?.. Маленькое фото, милль пардон, да можно разглядеть… Видишь, рядом с девушкой в белом платье, ах, красоточка, на лилию похожа, человек в черной кожаной куртке?.. Это она, пассия твоего прадедушки… А человек в черной кожанке – это тот, кто ее любил… Вот он и был, представь себе, часовщик…

Марго наклоняется над альбомом. Отводит прядь волос от щеки.

536. - А часы где? Ну, подарок того человека прадедушке?..

537. - Часы, детонька… - Таисия Федоровна щурится. Ее глаза слезно блестят. – Тех часов и след простыл… Не помню.. потерялись в бурях времени… Время, время съедает все… всепожирающая пасть…

538. - А как звали девушку?..

539. - Не помню, моя дорогая, - вздыхает бабушка. – Память совсем плохая стала!..

540. - А как звали того… кто рядом с ней?..

541. - Ах, вот это-то я помню, - оживляется бабушка. – Слава Богу, это я помню! Я ведь к нему не раз ходила в лавку… у нас тогда часы ломались то и дело… а лучше всех шли швейцарские!.. Да, все-таки швейцарцы молодцы!.. какие мастера, шарман… сюперб…

542. - Так как его звали? – Марго уже внимательно смотрит бабушке в лицо.

543. - Ах, да-да!.. Его звали Павел.

544. - Павел Буре, что ли?..

545. - Почти!.. Павел Германович. Павел Германович Азольский… или Азорский?.. о, рано я памятью похвасталась… Все, ма шер, теперь я уж никаких мемуаров не напишу, хорошо еще, что много написать успела… Войны, революции… потом, ма шери, Гулаг – и все, что с ним связано… А зачем ты так расспрашиваешь о нем, об этом человеке?.. Ты что, знакома с его семьей?.. Ты что-то знаешь о нем?..

Марго приближает лицо к старой фотографии. Берет ее в руки.

Кадр: фотография, наплывом. Маленькие фигурки увеличиваются, превращаются в большие, оживают. Превращаются в кадры

СТАРИННОЙ КИНОХРОНИКИ

Скачки. Публика, разодетая, разряженная, на трибунах. В руках у многих – цветы, белые платочки, бинокли, лорнеты. Огромные, белые, с диковинными полями, украшенные экзотическими искусственными цветами, шляпы дам. Все оживлены, возбуждены, размахивают руками. Лошади! Лошади! Они приближаются!

Лошади скачут. Пыль из-под копыт. Вот всадники уже близко.

Наездники пригнулись к шеям коней.

Ажиотаж нарастает. Публика задвигалась, зашевелилась.

Размахивают цветами, букетами, флажками, платками, чепчиками. Какая-то дама срывает с себя огромную, как лодка, шляпу и машет ею в воздухе, вызывая неудовольствие соседей – она задевает шляпой за чьи-то головы.

Титры:

ЯГОДКА ВПЕРЕДИ

ИЛИ НЕТ СМЕЛЫЙ

Лошади все ближе. Публика неистовствует.

Всадники проносятся перед трибунами.

На переднем плане – стройная веселая девушка в кокетливой белой шляпке и белом платье. К корсажу платья приколот букет искусственных фиалок. Она поднимается на цыпочки, чтобы рассмотреть всадников – кто же скачет первым.

Ее лицо внезапно просияло.

Она понимает, что тот, кого она любит, - скачет первым.

Титры:

ТОТ КОГО Я ЛЮБЛЮ ДОЛЖЕН БЫТЬ ПЕРВЫМ ВСЕГДА

Человек в черной кожаной куртке, стоящий рядом с девушкой в белом, косится на нее. Когда она встает на цыпочки, машет всадникам рукой в белой перчатке и что-то кричит, он внезапно охватывает глазами ее всю – цепко, жадно, будто обнимает ее глазами, раздевает. Это страшный и мгновенный, как удар молнии, взгляд. Он распахивает полу куртки. Во внутреннем кармане куртки – на цепочке – брегет. Он вынимает часы, смотрит на циферблат. Титры:

УЖЕ СКОРО

ОСТАЛОСЬ НЕМНОГО ЖДАТЬ

Всадники исчезают в солнечной пыльной дымке. Видны развевающиеся лошадиные хвосты, крупы коней, летящие по ветру гривы, сгорбленные спины жокеев, их белые шапочки.

Девушка вдруг оборачивается к соседу, с которым стоит бок о бок.

Человек в черной куртке смотрит ей прямо в глаза.

Она прижимает руку ко рту.

Человек любезно улыбается. Протягивает ей брегет. Титры:

ВЫ ХОТЕЛИ УЗНАТЬ, СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ?

Девушка отрицательно машет головой. В ее глазах – ужас. Она отворачивается от мужчины с часами в руках. Проталкивается сквозь толпу. Спасается бегством.

Ажиотаж зрителей. Бинокли в руках. Флаги развеваются по ветру.

Крупно: флаг Российской империи с двуглавым орлом.

Крупно: лицо спасающейся бегством девушки в белом платье. Она закусывает губу, поворачивается. Ее никто не преследует. Господин в черной куртке все так же стоит около беговой дорожки. Медленно засовывает брегет в карман.

КАДР: крупно – брегет. Бронзовый скачущий конь поверх циферблата.

КАДР: Марго – в Иваньково. Снег, белый, чистый, пушистый снег. Атмосфера сказки. Старой России. Новогодья. Хрупкая, нежная красота выбеленной снегом природы. Ни человека вокруг. Марго – на Орлике. Вороной конь – на фоне белого снега. Ноги коня вязнут в пушистом снегу. Марго едет медленно, держит поводья одной рукой, другую – прислонила к глазам, защищая их от ослепительно-белого зимнего света.

Она едет медленно. Орлик тоже наслаждается снегом. Берет снег губами, отфыркивается. Вдали избы Иванькова. Марго смотрит вдаль. Губы ее шевелятся. Можно расслышать, как она повторяет:

546. - Азольский… Его зовут Азольский… Его зовут Азольский…

Избы Иванькова приближаются. Вдалеке – на снегу – человеческая фигура. Марго неспешно едет на коне. Фигура тоже приближается. Видно, что человек идет ей навстречу.

Это Юрий Гагарин. Он в несуразном треухе – день морозный. Увидев Марго, он беззубо улыбается. На его лице написано искреннее счастье, наслаждение видеть девушку. Поравнявшись с конем, Гагарин внезапно сдергивает с себя треух, кидает под ноги коню Марго.

Марго смеется.

547. - Здравствуйте, Юрий Иваныч! Как я рада видеть вас! Что это вы шапку скинули, ну-ка наденьте сейчас же, холодно ведь!..

Смеется.

Гагарин смотрит на нее, задрав голову, как на богиню.

548. - Здорова будь, Ритонька!.. А уж как я рад тебя видеть… Ты-то хоть, темнота, знаешь, зачем я шапку с башки в снег скинул?! А?!

Марго, растерянно:

549. - Нет…

550. - Это я так тебя… - Смотрит на нее уже без улыбки, не шутейно. – Посватал…

551. - Как это – посватали?..

552. - Ну так. Обыкновенно, как! Ежели мужик перед девкой шапку обземь кидает – значит, люба она ему, значит, посвататься к ней хочет… ясно тебе аль нет?!..

553. - Ясно…

Орлик стоит на утоптанной тропинке, переминаясь с ноги на ногу. Марго смущенно улыбается.

554. - Что ж, вы мне тоже любы, Юрий Иваныч! Придется вам ко мне сватов засылать!

Гагарин стоит без улыбки. Седые волосы на голой голове беспощадно треплет ветер.

555. - Придется, видать…

556. - И когда же ждать?..

557. - Замерзла ты, девка, как я погляжу… Давай-ка заворачивай к нам, Ольга моя пирогов нынче опять напекла – выше крыши… Пирогов поешь, меду пожуешь из корыта, согреешься… И для сугреву кое-что у меня имеется…

Наклоняется, берет с тропинки треух. Напяливает на голову. Берет Орлика под уздцы, ведет. Марго сидит в седле, улыбаясь, смотрит на старика.

558. - Ты-то там, на даче-то, одна-одинешенька?.. Или со своим хахелем… с этим… с Борькой?.. Или с отцом-матерью?..

559. - Нет, я одна. Там только Парфен Парфеныч.

560. - А, этот жук навозный. – Гагарин утирает лицо рукавицей. – Не нравится он мне, Ритонька, этот ваш денщик! Ох как не нравится!

561. - Да вы ж его совсем не знаете, Юрий Иваныч. Он хороший.

562. - У тебя все хороши, как беляши!.. Говорю тебе – неважнецкий он человек, хоть и видал я его всего ничего! У меня нюх на людей, Ритонька, я все носом чую, как собака… Хочешь, я вам на дачу щенков сосватаю? Псы вымахают – ух!.. ни один воришка не сунется.

563. - Так у нас красть нечего, Юрий Иваныч.

564. - Не-е-ечего!.. Расскажи мне сказку про ломаны салазки!.. Богатые вы, что греха-то таить, ну!..

565. - Значит, вы женитесь на богатой невесте, Юрий Иваныч?.. – Откровенно, в голос, смеется.

566. - Выходит, что так! – Внезапно останавливается. Закинув голову, смотрит на Марго. – Должон я тебе, миленькая ты моя, кое-что сказать. Этот твой… Борька, што ль?.. ну да, Борька… сюда, к вам, без тебя приезжал. Точно, точнехонько никого тут не было! Ни тебя, ни родителей! Только этот… Парфен ваш… дрых, небось, без задних пяток…

567. - Борис приезжал? Что ему тут было нужно?

Марго смотрит на Гагарина сверху вниз.

568. - А пес его знает, што ему тут спонадобилось! Выслеживал, может, кого! Ну, зайца там, лося…

569. - Юрий Иваныч!

570. - Не буду, не буду… Ну откудова ж я знаю-то! Я увидал его случайно. Шел тут мимо вашей дачи, значитца, к дружку своему, в Шишковерку, грибов ему сушеных хотел приволочь, к праздничку… И гляжу – Борька этот твой движется… вдоль забора, гад такой, крадется… к будочке охранника подобрался, замер, ну чисто зверок… и я тоже замер… и слежу за ним…

Марго слушает не дыша. Ее рука, в меховой перчатке, судорожно гладит и перебирает гриву Орлика.

571. - И… что?..

572. - А то, девонька моя!.. Постоял-постоял он эдак-то – через забор, сама понимаешь, перепрыгнуть-то трудновато, да и охранник заметит, выстрелит… а хотел, хотел он через заборчик-то сигануть, понял я это… примерялся… а потом…

573. - Что – потом?..

Лицо Марго все обратилось в трепет. Она вся трепещет, как сухой осиновый лист.

574. - Дела такие!.. Ну, чудные дела… Сам я, девонька моя, ничего не понял! Вынимает парень твой из кармана часы… да не простые, Риток, а золотые!.. Такие часы – трофейные – наши солдатики, мужики, из Германии опосля войны приволакивали… Роскошные такие… И держит их на ладони, и рассматривает… А я-то за кустами, а я-то остроглазый, я ж старый охотник, вижу вдаль на тыщу километров, и я тоже, значитца, те часики рассматриваю… ух-х, отменные!.. За такие часики в Москве – ой-ой, должно быть, сколько отваливают!.. дорогущие… в каком-то бронзовом окладе, как икона…

575. - В бронзовом окладе? Вы не помните, Юрий Иваныч, что за оклад?!

Лицо старика морщится.

576. - А, да… Вспомнил! Конь там бронзовый, коняга! Скачет, весь вытянулся в галопе… навроде твоего Орлика, голубушка!..

Марго вырывает поводья из рук Гагарина.

577. - Конь?! Бронзовый конь?!

Натягивает поводья. Поворачивает коня. Ударяет пятками ему в бока. Орлик скачет по утоптанной снеговой тропинке – все дальше, дальше от старика, от дачи. Старик кричит:

578. - Куда же ты, Марго!.. Куда!..

КАДР: бешеная, неистовая скачка Марго.

Она скачет по снегу, по бездорожью, напропалую.

Она скачет по шоссе, рядом с бешено несущимися, гудящими ей машинами.

Она скачет по городу – уже по Москве.

На нее оглядываются прохожие. Водители высовываются из кабин, возмущенно орут ей что-то. Орлик шарахается от машин, косит бешеным глазом. Марго придерживает взмыленного коня около дома, где живет Борис. Спрыгивает на землю. Подумав, привязывает его за повод – к каменной тумбе около дома. Гладит его по морде, целует.

579. - Не бойся, Орленька мой, тебя не украдут. Я… сейчас… Я быстро…

Взбегает по лестнице вихрем. Трезвон.

“Только бы он был дома. Только бы он был дома”.

Открывает дверь его мать.

Госпожа Ермакова на сей раз – без краски, без подмалевки. Лицо как у дохлой рыбы. Изумленно воззрилась на запыхавшуюся, потную Марго.

580. - Ага, это вы, Маргарита. Добрый день! Что это с вами? Вы не заболели? – В голосе – издевка.

581. - Нет. Я не заболела. Борис дома?

582. - Ах, Бори-и-и-ис!.. – Еще больше издевки и ненависти в голосе. – Нет, Бориса нет дома. – После паузы: - Бориса для вас вообще нет! Запомните это! Зарубите себе на носу!

Шум в темном коридоре. Борис выбегает из комнат навстречу Марго.

583. - Мама! Ну что ты городишь! Я же просил тебя!

Ермакова поворачивается к нему. Ее лицо искажено уже откровенной ненавистью.

584. - Тебе еще раз повторить, что эта богатая и глупая девица тебе не пара?! Еще раз повторить?!

Борис бросается к Марго. Хватает ее за руку. Она вырывает руку.

585. - Марго, ты что…

586. - Борис, - ей трудно говорить. Она вытирает пот над верхней губой тыльной стороной ладони. – Борис, скажи мне… пожалуйста, скажи… это ты… убил Аську?!..

587. - Ты спятила. – Он смотрит на нее исподлобья. – Марго, что с тобой?!

588. - Ничего. Ничего. – Она тяжело дышит. – Борис, у тебя есть старинные часы?!

589. - Какие старинные часы, что ты мелешь?! Старинные часы еще идут, да?! Маргошка… – Он пытается снова схватить ее за руку.

Она ударяет его по руке. Он белеет.

590. - Старинные часы! Брегет! Брегет с бронзовой лошадью!

Он молчит. Смотрит на нее.

Потом говорит:

591. - Это не мои часы. Это часы Германа.

592. - Какого Германа?!

593. - Германа Азольского.

Госпожа Ермакова, всклокоченная, возмущенная, подает визгливый, хриплый голос:

594. - Кто такой Герман Азольский, Боря?!

Борис молчит секунду. Потом говорит тихо и четко:

595. - Мой отец.

КАДР: лежащая в истерике на диване Ермакова. Борис прижимает к ее лбу мокрое полотенце.

596. - Ну прости, мама, прости… Ты же не знала, что я знаю… Что я знаю все… Что твой муж, тот, кого я звал с детства отцом, не отец мне… Я знаю давно… Я должен был сказать тебе, что я знаю… И ты должны была сама сказать мне… Ты от этого не бросаешь Монро и его притончик?.. Этот “ТРАКТИРЪ”?.. Оттого, что… что он – мой отец – там?..

Мать плачет. Слезы льются по вискам на подушку.

597. - Сыночка… Я не могла… У Германа с ее… с ее семейством свои счеты… Я… Я знаю только одно: только через мой труп…

Она делает движение головой, покрытой мокрым полотенцем, в сторону двери.

В дверях, держась рукой за косяк, стоит Марго.

КАДР: Марго отвязывает Орлика от каменной тумбы. Плачет навзрыд, как ребенок. У ног коня стоит маленький мальчик в красной курточке, в шапочке с помпоном. Он показывает на коня и говорит наставительно:

598. - Его надо колмить овсом. Ты колмишь его овсом?

Марго плачет. Кивает. Отвечает, давясь слезами:

599. - Овсом, овсом.

600. - А он у тебя доблый?

601. - Добрый, очень добрый. Добрее всех.

Орлик косит на плачущую Марго, на мальчика изумрудно-темным глазом.

Ипподром. Мальчики – Вадим и Андрей – на конях. Марго, побледневшая, - на Сургуче. Тренер Васнецов – на коне – поодаль. Внимательно смотрит на них троих.

602. - Где Борис?

603. - Не знаю, Дрюня.

604. - А кто знает? – Андрей хитро щурится.

605. - Заболел.

606. - Врешь.

607. - Марго же никогда не врет, - подает голос Вадим.

608. - Напротив, я вру все время. И никто никогда не знает, когда я говорю правду.

Она натягивает поводья. Отъезжает на Сургуче в сторону.

Андрей:

609. - Что она такая?..

Вадим:

610. - Не пойму. Наверное, с Борькой поцапалась. Какая-то она сама не своя.

611. - Надо нам, может быть, сабантуйчик устроить?.. Со дня гибели Аськи уж водички много утекло… Не грех…

612. - Ничего не грех на самом деле, Андрей.

613. - Ты хочешь сказать – и греха на земле нет?

614. - Если ты скажешь мне, что такое грех, я воздвигну тебе памятник золотой, нерукотворный.

Марго подъезжает на Сургуче к тренеру.

Они обмениваются какими-то фразами.

Вдали на чалой лошадке сидит Зина Французова. Озорно блестят черные глаза из-под черной челки.

Дом Марго. Праздничная молодежная вечеринка. Много вина, пива. Медленная музыка. В полумраке танцуют пары.

Дрюня с беленькой кудрявой девчонкой. Вадим с долговязой, рыжей. Кто-то целуется в углу, на диване. Борис танцует с Марго. Она держится от него на расстоянии. Не прижимается к нему. Видно, что она вся натянута, как струна. Они оба молчат.

Зинка без пары. Она, с легкой, рассеянной полуулыбкой, подходит к туалетному столику Марго. Перебирает помады, пудреницы, флакончики духов, кремы, тени, карандаши для век и губ, расчески и гребни, всю женскую кухню для наведения красоты. Берет в руки, так же рассеянно, медленно, - в такт медленной музыке, как в замедленной киносъемке, - патрончик помады, лежащей у самого зеркала. Открывает крышку. Видно, что помада Зинке нравится. Она так же медленно, задумчиво, с улыбкой проводит помадой по растянутым в улыбке губам.

Пытается размазать помаду пальцем. Внезапно бледнеет. На ее губах показывается пена. Она падает, падает, падает вниз, цепляясь пальцами за край туалетного стола, за салфетки, за флаконы духов. Сползает на пол. Ее лицо искажено мукой. Она ловит воздух губами. Никто не замечает, что ей плохо. Все танцуют. Дрюня кивает своей беленькой партнерше: гляди-ка, а Зинка-то у нас перепила, кажется!.. аж на пол свалилась, чур, ей больше не наливать…

Медленная музыка. Медленный танец.

Зинка, закинув голову, подняв плечи, хватая руками воздух, дверцы шкафа, умирает.

Она умирает у танцующих на глазах.

Валится на пол. Застывает.

Музыка. Медленный танец.

Взгляд Марго падает на неподвижно лежащую Зинку.

Ее глаза округляются.

Она вырывается из рук Бориса и бросается к лежащей на полу Зинке.

Садится на корточки перед ней. Берет ее лицо в ладони.

615. - Зинка!.. Зиночка, ты чего!.. Эй, Французова!.. Очнись!.. Эй, что с тобой…

Бездыханное тело и лицо Зинки.

Марго вынимает у нее из плотно сжатых, намертво сцепленных пальцев патрон помады, которой Зинка подкрасила губы.

Крупно: лицо Марго. Ее глаза.

Крупно: лицо Бориса.

Марго сжимает в пальцах помаду.

Борис делает шаг вперед.

Марго кричит:

616. - Не подходи! Не прикасайся!

Дрюня прекращает танцевать и выключает магнитофон.

617. - Что там еще случилось?.. Девочка приняла на грудь лишнего?..

Крупно: лицо Марго.

618. - Зинка умерла. Ее отравили. – Она поднимает помаду в руке. Обводит всех невидящими, расширенными глазами. – Ее отравили так же, как Аську. И это сделал кто-то из вас. Кто-то из нас.

Жуткая, мгновенная тишина.

В ледяной тишине – голос Бориса:

619. - Вы все слышали? Кто-то из нас.

КАДР: Парфен Парфеныч Дубов отчищает лопатой снег с крыльца роскошной дачи Раевских.

Бросает лопату на снег. Вытирает вспотевший лоб. Выпрямляется. Сухопарый, выправка старого солдата. Из-под руки смотрит вдаль, на дорогу, на заснеженный лес. Ощущение, что он ждет кого-то.

На дороге никого нет.

Дубов закатывает рукав фуфайки смотрит на часы на запястье.

Он явно кого-то ждет.

КАДР: квартира Раевских. Звонок. Горничная бросается открывать дверь. Мать бросается наперерез. Мать отталкивает горничную и открывает сама. На ее лице - волнение.

На пороге - Василий. Он хватается рукой за косяк.

У матери лицо становится каменным.

- Василий! Ты опять пьян?!

Василий вцепляется в косяк. Падает к ногам матери. Она подхватывает его под мышки.

- Вася!.. Васенька... что с тобой... ну так же нельзя себя истязать...

Мать кусает губы. На ее глазах - слезы. Она и горничная втаскивают Василия в комнату. Закинутое лицо Василия, искаженное страданием.

Марго сжимает в кулаке помаду.

Борис пытается подобраться к ней, как зверь.

620. - Что ты держишь?! Дай сюда!

Марго прячет руку за спину.

Девичий визг.

Крик Марго:

621. - Дрюня, вызывай милицию! Никто отсюда не выйдет! Слышите, никто! Вы все заложники! Я всех вас беру в заложники, слышите!

Ее волосы разметались. Блуждающий взгляд. Горящие глаза.

Борис делает еще шаг к ней.

622. - Ну Марго, ну я прошу тебя…

Она пятится от него.

Они оба стоят над телом Зинки.

Дрюня судорожно нажимает кнопки мобильника.

623. - Марго, у тебя дома совсем-совсем никогошеньки нет?!

624. - Да, родители на даче… У нас же вечеринка, ну, я предков попросила… Василий у друзей, с ночевой… Адя… Адя сегодня летит в Стокгольм, ночным рейсом.. она давно уже в Шереметьево… у нее завтра показ в Королевском дворце…

625. - Королевский дворец, мать твою, - Андрей ожесточенно нажимает на кнопки. – Где прячется эта милиция, мать ее?! Которая – меня бережет?! Или уже не бережет?!

Борис стоит как каменный.

Бросает беглый взгляд на дверь.

Делает шаг к двери.

И внезапно, рванувшись, выбегает за дверь.

Марго бросается за ним. Истошно вопит:

626. - Дрю-у-уня-а-а-а! Держи его!

Бег Бориса.

Борис скатывается по лестнице кубарем.

Вылетает вон из дома.

За ним – погоня. Бегут Андрей и Марго.

КАДР: человек в черной куртке – Герман Азольский – быстро идет, потом бежит по утоптанной снежной тропинке в сторону дачи Раевских. Вот он уже у сторожки охранника. Вооруженный охранник выходит, зевая, скаля зубы, молодой здоровый парень в ушанке, в камуфляже.

627. - Чего надо, гражданин?..

Он не успевает больше ничего сказать. Отточенным классическим приемом кунг-фу Азольский кладет парня на лопатки. Отнимает у него автомат. Обыскивает, вытаскивает из кармана камуфляжных галифе пистолет. Заталкивает все за пазуху. Связывает парню руки за спиной. Наклеивает на рот клейкую ленту.

Оттаскивает бесчувственное тело в ближний лесок.

Идет к сторожке.

Беспрепятственно проходит на дачу.

Парфен Дубов в дверях конюшни. Он только что задал лошадям корм. Хруст шагов по снегу. Парфен оглядывается. Азольский приближается к нему.

628. - Добрый день.

629. - Добрый, - Парфен окидывает незнакомца подозрительным взглядом. – Чем могу служить?

630. - Я друг Евгения Ильича. Я знаю, что он увлекается предметами старины, и я… привез ему показать одну небезынтересную вещицу. Впрочем, я вам вовсе не обязан рассказывать о моих делах с Евгением Ильичом.

631. - Но Евгения Ильича сейчас нет на даче! Они с супругой уехали кататься верхом и предупредили, что будут к вечеру. – Парфен не сводит с Азольского подозрительного взгляда. – Обещали вернуться к ужину. Как же это вы не договорились о встрече, а?.. Дело, судя по всему, у вас серьезное, интересное…

632. - Дела делятся, уважаемый, на срочные и несрочные. У меня к Раевскому очень срочное дело. Так, вы говорите, они с женой будут на даче только к вечеру?

633. - Да, только к вечеру. – Снова придирчивый взгляд Парфена. – Что это вы так на меня смотрите?

634. - А вы?

635. - Я-то? Да ничего.

636. - И не пригласите погреться? Подождать хозяев? Таково хваленое гостеприимство Раевских? Вот я ужо Евгению Ильичу скажу…

Незнакомец берет верный, доверительно-насмешливый, почти домашний тон. Дубов размякает. Его взгляд чуть теплеет.

637. - Ну хорошо. Чтобы вы на меня Евгению Ильичу не нажаловались… Проходите. Раздевайтесь. Грейтесь. Но от беседы с вами меня увольте. Плохой я собеседник.

638. - Я уж вижу.

Идут в дом. Поднимаются по лестнице.

Азольский цепким взглядом, незаметно озираясь вокруг, схватывает все.

Гостиная на даче. Камин. Горят дрова.

Гость сам разжег огонь.

Садится на корточках перед камином. Глядит в огонь.

639. - Ты – тоже огонь… Ты – огонь… Я люблю тебя больше жизни… Ты все равно будешь моя… Я отниму тебя у всех… У всех… У мира… Мы уйдем отсюда вместе… Ты и я… Я знаю, как… Я придумал… Я слишком долго охотился на тебя… Слишком долго… Слишком…

Осторожно, беззвучно входит Парфен. В его руках поднос. На подносе – початая бутылка коньяка и тонко нарезанный, на блюдечке, лимон.

640. - Это чтобы вам не было скучно.

Азольский поднимается с корточек.

641. - Благодарю вас. Мне не скучно. Когда я смотрю на огонь, мне никогда не скучно.

Сует руку в карман. В другой.

Что-то напряженно ищет в карманах.

Не находит. Меняется в лице.

642. - Нет. Нет.

Парфен делает шаг к нему, ближе.

643. - Вы что-то потеряли?

644. - Да. Я что-то потерял. Или… - Он переводит дух. – Или у меня что-то украли.

КАДР: Бег Бориса, Андрея и Марго по улице.

Они – зимой – в ночи – бегут голые, в рубашках и джинсах; Марго – в коротком, черном с блестками, платье.

За ними, на бегу вырывая пистолет из кармана куртки, бежит Владимир Купцов.

Темнота. Уже ночь. Хруст снега за окном.

Азольский подбирается, как зверь. На спинке кресла висит его куртка. Он быстро сует руку во внутренний карман куртки. Осторожно вытаскивает массивный “руби”, отобранный у охранника. Кладет в карман черных джинсов.

Шаги на крыльце.

Дверь в гостиную открывается.

Крупно: лицо Азольского, тонкие сжатые подковой губы, раздувающиеся ноздри. Прикованные к открывающейся двери глаза.

КАДР: темная комната в “ТРАКТИРЕ” Монро. Горящая свеча. Монро – над столом. Вытянул руки над свечой. За его спиной – кровать. Оттуда слышно пьяное бормотание. Кажется, там лежат две женщины. Возня. Тихие ругательства.

Крупно: лошадиный череп около свечи.

Крупно: лицо колдующего Монро. Зрачки расширены. Глаза вылезают из орбит. Потом внезапно закрываются. Пальцы чуть дрожат над пламенем.

645. - Ты хочешь ее… Ты хочешь ее… Ты хочешь ее взять, овладеть ею… потом – убить… ты хочешь умереть вместе с ней… Ты сделаешь, что хочешь…

Бормотание за спиной у колдуна усиливается. Одна из лежащих на кровати женщин скидывает ноги вниз, нашаривает на полу туфли. Пьяно ругается.

646. - Ах-х-х-х… Мало платишь, подлюка… Мало платишь, шеф-ф-ф-ф… Может, набавишь ставочку, а?!.. А не то… Разнесу я твою контору в пух и прах, если ты не набавишь мне… Колдун хренов… Все твое колдовство гроша ломаного не стоит… Ничего в этом мире не стоит ни хрена… Ни-че-го, слышишь?!.. Только смерть… Может быть, смерть хоть чего-то стоит, если за нее, родимую… а-ха-ха… - Зевает. – Платят такие большие деньги… на каждом шагу… Если ею, смертью, торгуют… Ах, мать твою, где же мои туфлишки?!.. мать-перемать…

Монро, закрыв глаза, бормочет:

647. - Я вижу вас обоих. Я вижу вас обоих!.. Вы встретились. Вы стоите лицом к лицу. Сейчас сюда придет она. Я притяну ее к вам! Вы же оба так хотели этого!.. Что ж, посмотрите друг на друга лицом к лицу… посмотрите… глаза в глаза…

Лошадиный череп на столе глядит черно пустой глазницей.

Свеча горит ровно, отрешенно.

Дверь открывается. На пороге гостиной в даче Раевских – Борис.

Азольский стоит, наставив на него пистолет.

Борис говорит, глядя прямо в лицо Азольскому:

648. - Здравствуй, отец.

Азольский вздрагивает. Крепче сжимает пистолет. Не опускает его.

649. - Стоять! Я вас не знаю!

650. - Посмотри в зеркало, отец, - так же спокойно говорит Борис. – Посмотри в зеркало.

Он, безоружный, делает шаг к Азольскому. Берет его за локоть. Поворачивает к зеркалу, размахнувшемуся во всю стену гостиной.

Они оба смотрят на себя в зеркало.

Они оба очень похожи – один молодой, другой старый.

Когда Азольский оборачивается и смотрит в зеркало, когда в его глазах вспыхивает изумление и страх, Борис незаметным движением подталкивает его под локоть и выбивает пистолет у него из руки.

Пистолет по гладкому паркету откатывается в угол.

Борис бросается на живот, ползет в пистолету. Азольский пытается броситься наперерез. Борису удается схватить оружие первым. Он мгновенно наставляет его на отца.

651. - Спокойно, отец. Не шевелись. Предохранитель снят. Я выстрелю в любой момент.

652. - Откуда ты явился?

Лицо Азольского бледно как мел. Борис крепко держит пистолет. У него прыгают губы.

653. - Ну не с того же света, отец. С этого. Хотя бы ты предпочел, чтобы я явился с того света, да? Чтобы я приснился тебе в кошмарном сне?

Андрей, Марго и Владимир Купцов. Купцов, с пистолетом в руке, растерянно озирается.

654. Куда он исчез, черт побери?! Куда!

Они стоят на Комсомольской площади. Башенка Ярославского вокзала. Башня Сююмбеки Казанского вокзала. Башенка с часами Ленинградского вокзала.

Камера скользит по всем трем вокзалам.

Метет снег. Ночь, огни фонарей, спешащий московский и транзитный люд. Сутолока, волокут чемоданы, ругаются, хохочут, едят пирожки, покупают мороженое, садятся в маршрутки.

Марго кусает губы. Купцов снимает с себя куртку и накидывает на нее.

Она не чувствует мороза. У нее горят щеки, как в жару.

Перед ней – башня Ярославского вокзала.

Догадка в глазах Марго.

655. - Он поехал к нам на дачу! – кричит она.

656. - Откуда вы знаете, Марго?..

657. - Я знаю! Говорю вам, я знаю! Знаю! Знаю! Знаю!

На нее, кричащую, оглядываются. Какой-то замызганный старикашка в тулупе и ушанке, чем-то неуловимо смахивающий на Гагарина, останавливается около нее и таращится на нее. Старик тащит за собой грандиозную поклажу на тележке – сумки, баулы, узлы, чемоданы, непонятно, как один человечек может тащить за собою такую непосильную ношу. Старикашка восторженно кричит Марго:

658. - Так их, девка! Дай им жару! Конечно, ты знашь! Знашь, а как же! Ежели знашь – так и давай валяй по-своему! А они все знашь кто?! Козлы! Он вон, - показывает старик пальцем на Купцова, - покупат тебя за копейку, а сам хочет, штоб ты прыгала на рубль!

659. - Отвали, дед, - мрачно говорит Купцов, пряча пистолет в карман, закуривая. – Если еще раз рот откроешь – будешь иметь дело со мной.

660. - А, как же, как же! – бормочет старикан, впрягаясь в тележку. – Она ж твоя лошадка подвьючная, я догадался… а ты этот.. как тебя бишь… сутанер?..

661. - Проваливай! Быстро!

Старик, волоча за собой нагруженную тележку, теряется в снежной круговерти. Купцов внимательно смотрит на Марго. Ей снег сечет щеки. Ее губы алеют от мороза.

662. - На дачу?

663. - Ну да! Конечно!

664. - Дрюня, ты с нами?!

665. - Еще бы!

На лице Андрея – полный восторг перед происходящим. Страх и восторг.

666. - Почему вы не на машине, Володя? Почему мы, как дураки, трясемся в электричке?!

Они – в битком набитой вечерней воскресной электричке. Предновогодье. Все волокут елки. Много пьяных. Молодежь пьет пиво из горла. Старушки вяжут, и не только на сиденьях, а даже стоя.

667. - Потому что я совсем не ожидал, что дело так повернет.

668. - Вы должны были установить… как это у вас называется… наружную слежку на машине!

669. - Думаю, мы с вами и без машины прекрасно справимся. Андрей, вас, кажется, так зовут?.. Андрей, вы рискуете заболеть.

670. - Вы тоже. – Андрей окидывает взглядом Купцова, одетого в тонкий черный джемпер: куртку он отдал Марго. – Мы с вами заболеем оба.

“Осторожно, двери закрываются!.. Следующая станция Подлипки-Дачные!”

671. - А вы умеете водить машину, Марго?..

672. - Я умею обращаться с лошадью. Я ненавижу машины. Если надо будет – научусь. У нас в семье все водят машину. Все. Мама, папа, Вася, Адя. Все, кроме меня. Я решила побыть исключением из правила. Володя, сколько вам папа заплатил за вашу работу?

Купцов смотрит поверх ее головы.

На скамье сидят два сильно подвыпивших долыса обритых пацана, режутся в карты. Рядом с колодой стоят две бутылки пива и лежат часы – старинный брегет.

673. - На часы играют, скинхеды, - шепчет Купцов беззвучно. – Марго, помада у вас! Прошу вас, не потеряйте ее. Или лучше отдайте мне.

674. - Нет. Я вам ее не отдам.

675. - Плохо. Зря.

Он внимательно смотрит на нее. Электричку тряхануло, и на один миг они крепко прижались друг к другу. Лицо Купцова заалело. Марго стоит как деревянная.

Колдовская каморка Монро. Вскочившая с постели пьяная баба бросается к горящей на столе свече, к черепу. Гасит рукой пламя. Крик в темноте:

676. - Не могу бо-о-ольше!.. Устала!.. Ты замучил тут все-е-ех!.. На-до-е-ло!.. Надоело быть у тебя под пятой! Пусти нас!.. Отпусти!.. Пус-с-сти… А не то… А не то я подожгу весь этот твой “ТРАКТИРЪ” к чертовой ма-а-атери!..

Холодный, ледяной голос Монро в темноте:

677. - Зажги огонь.

678. - Не могу-у-у!.. Подыхай тут во мраке!.. Убегу… В церкви всю твою грязь, которой меня облепил, буду отмаливать…

679. - Зажги свечу. У тебя в кармане зажигалка.

680. - Мне плева-а-ать!..

Круг света карманного фонарика. Монро выхватывает фонариком из темноты лицо визжащей. Делает шаг к ней. Наотмашь бьет ее по лицу. Женщина падает на пол.

681. - Как вы мне надоели, - цедит он сквозь зубы. – Как много с вами хлопот. Знал бы, что это все так хлопотливо – не связался бы никогда. Это все он меня подбил. Друг… враг.

Он пинает лежащую на полу сапогом под ребро, как собаку. Женщина стонет, съеживается в комок. Фонарик вскидывается. Освещает лежащую на кровати, полуголую, расхристанную, в рубашке, со сползшей с плеча лямкой лифчика., но в сапогах.

682. - Дно, дно. Я живу на дне. Я хотел заставить силы дна служить мне. И я преуспел. Кто-то должен выжимать грязное белье. Кто-то должен замывать кровь с половиц. Ты! – Он подходит к кровати, бьет лежащую – так же наотмашь – по лицу. Та вскрикивает, заслоняет лицо руками. – Встать! Быстро! Вокруг нас кольцо огня. Опасность. Я прочитал письмена. Я увидел. Я же ясновидящий Монро. Вставай и быстро собирай манатки! И деньги! Вытаскивай из сейфа! Складывай в чемоданы! Где Муха?!

683. - Муха… Она – в зале… где ж ей еще быть…

684. - Зови ее сюда! Ты знаешь, что такое уходить быстро?! Ты когда-нибудь убегала?! Быстро?! Сломя голову?!

685. - Ты… крыса… - Женщина, сидящая на кровати, еле шевелит разбитыми в кровь губами. – Ты крыса, и ты бежишь со своего дырявого корабля… но я… я не хочу с тобой бежать…

Монро вынимает из кармана пистолет. Стреляет в сидящую на кровати. Пистолет с глушителем – звук выстрела почти не слышен. Фонарик шарит по полу. В круге света – лицо лежащей на полу. Оно искажено ужасом.

686. - Хозяин!.. Монро!.. Юрка, прошу, ты спятил, ты… не делай этого!.. А-а!..

Монро хладнокровно стреляет в лежащую. Засовывает пистолет в карман. Выходит.

КАДР: Монро выгребает из сейфа в кабинете бумаги, пачки долларов, перевязанные банковскими лентами, шкатулки с драгоценностями, снова бумаги, деньги. Перед ним – два больших раскрытых чемодана. Он без разбору сгребает туда все деньги и золото. Выхватывает из груды драгоценностей старинные часы в золотой оправе, инкрустированной мелкими алмазами. Шепчет: “Часики Екатерины Второй, не иначе… Это друг-враг приволок… Да он мне много чего приволок за всю жизнь… Он знает, кто я. Я знаю, кто он. Ему бы меня убрать. Или мне – его. Нам обоим не топтать землю. Это я знаю точно. Я вижу это. Вижу”.

Заснеженный лес. Сквозь ветви берез белеет дача Раевских. По белой дороге бегут Купцов, Марго и Андрей.

КАДР: Борис и Азольский. Борис – с наставленным на Азольского пистолетом.

687. - Да, я бы предпочел, чтобы ты вообще не являлся с того света. Муха же сказала мне, что ты умер от скарлатины, когда тебе было два года. Значит, ты выжил. Значит, у меня все-таки есть сын. Кто тебе сказал, что я твой отец? Кто вывел тебя на меня?

688. - Никто. Я сам на тебя вышел. На свете есть еще такая штука – случай. Я знал, куда ходит мать. Я думал – она проститутка. Все оказалось гораздо хуже. Я увидел тебя однажды в зале. На шоу этого идиота. Увидел – и отшатнулся. Будто посмотрел в зеркало. Как мы сейчас с тобой хорошо поглядели в зеркало, а?

689. - Что ты еще узнал про меня?

Губы Азольского кривятся.

690. - Не так много. Ты спятил на часах. Ты не антиквар. Ты не часовщик. Ты сумасшедший.

691. - Да, я сумасшедший. Я влюблен как сумасшедший.

692. - Я тоже влюблен как сумасшедший.

693. - Я, кажется, знаю, в кого ты влюблен.

694. - Я, кажется, тоже знаю, в кого влюблен ты.

Молчат оба. Азольский кричит:

695. - Опусти пушку!

696. - Не опущу.

697. - Опусти, тебе говорят!

Шаг к нему.

Еще шаг.

Пистолет в руке Бориса дрожит. Еще миг – и он его опустит.

Или выстрелит в отца.

Еще шаг.

И они схватываются. Сжимают друг друга в ненавидящих объятиях. Падают на пол. Катятся по полу. Ужас борьбы.

КАДР: конюшня. Чьи-то руки протягиваются, отвязывают лошадь от коновязи, выводят из денника. Руки – женские? Или – юноши? Лошадь – Лулу. Орлик тихо ржет. Ему вторит Красотка. Гордый спит стоя, с открытыми глазами.

Руки протягиваются к кормушке Орлика. Копошатся в сене. Выпрастывают из-под сена белое, расшитое золотыми блестками, платье. Бросают его на ограду денника.

Руки осторожно, со знанием дела седлают Лулу.

Руки берут Лулу за повод. Лошадь покорно позволяет себя вывести из конюшни.

Так послушно лошадь идет только за тем, кого она ЗНАЕТ. За родным человеком.

Шаги снова. Кто-то возвращается в конюшню. Седлает, отвязывает и выводит Орлика.

Руки привязывают Орлика к колу, вбитому в снег у двери конюшни. Лулу тихо ржет, кладет голову Орлику на шею.

Азольский и Борис – на полу. Борются. Верх одерживает то молодой – из-за играющей молодой силы и ненависти, то старый – опытом, хитростью, знанием приемов.

Они борются страшно, не на жизнь, а на смерть.

И – стук за дверью. И дверь распахивается.

И на пороге – Купцов, за его плечом – Андрей.

Азольскому удается дотянуться до сброшенной на пол с кресла куртки. Он, пнув Бориса ногой в грудь, потом ударив пяткой в подбородок, выхватывает из куртки автомат. Наставляет на появившихся на пороге.

Борис – с пистолетом в руках.

Купцов – с пистолетом в руках.

Но Азолький наводит на них обоих, попеременно, автомат.

698. - Ну! Стреляйте! Что ж вы не стреляете?!

Купцов прищуривается. Андрей кричит:

699. - Вы трус! Вы не выстрелите!

Азольский стреляет. Андрей падает, сползает на пол, держась руками за косяк.

Азольский молниеносно бросается к окну. Прыгает. Выбивает ногами стекло. Вываливается, оцарапавшись о стеклянные зазубрины, в зимнюю ночь, в сад.

Купцов оттаскивает обливающегося кровью Андрея от порога на диван. Укладывает. Оборачивается. У Бориса не лицо, а застывшая маска.

700. - Стоять! – Купцов наставляет на него оружие. – Брось пистолет!

И Борис, глядя в глаза Купцову, бросает пистолет ему под ноги.

Купцов поднимает его, так же продолжая глядеть Борису в глаза.

Орлик, привязанный к колу около конюшни, тихо ржет.

К нему кто-то бежит по снегу.

Купцов оборачивается. Смотрит туда, сюда.

701. - Где Марго?! – кричит он. - Где Марго?!

Наклоняется над лежащим Андреем. Андрей в сознании. Его лицо искажено внезапной, невероятной болью, и он скорее удивляется ей, чем страдает: удивляется по-детски.

702. - Не… знаю…

Купцов оставляет Андрея. Выбегает из гостиной в коридор. Зовет:

703. - Марго-о-о-о!

Эхо в углах, в закоулках огромного здания.

704. - Я знаю, где она, - голос за спиной Купцова. – Он охотился за ней всю жизнь. Он заманил ее. У него замысел. Он его осуществит. Он не остановится.

705. - Кто?! Этот… черный?!

706. - Да.

707. - Держи пистолет! – Купцов толкает снова ствол, отнятый им же самим, в руки Бориса. – Ты хоть стрелять-то умеешь, салага?! Бежим! Где они, по-твоему?!

708. - В конюшне. Мой отец хорошо ездит верхом. Я думаю, он отвязал коней, посадил ее на коня, под дулом автомата, и сейчас они оба…

709. - Скорей!

Они бегут по тропинке к конюшне. Из-за колонны на крыльце выдвигается локоть. Потом – плечо. Потом – профиль. Парфен Дубов. Он смотрит на бегущих по тропе, усмехается.

Конюшня. Дверь открыта. Борис и Купцов врываются туда. Разбросанное сено. Открытые денники. Из четырех коней в стойле только один – Гордый. Лулу, Красотки и Орлика – нет. Гордый громко, взволнованно ржет, почуяв людей.

710. - Вы умеете ездить верхом?! – Борис оборачивает злое лицо к Купцову.

711. - Да!

712. - И я тоже! Что, жребий бросать будем?! Или стреляться?!

Борис врывается в стойло. Выводит Гордого. Седлает. Купцов молча смотрит, как он это делает.

Борис – на снегу, на Гордом. Осматривается. Следы! Следы копыт на свежем снегу!

Они ведут – туда…

713. - Вас как зовут?! – кричит он, оборачиваясь к Купцову.

714. - Купцов!

715. - Отлично! Постарайтесь у кого-нибудь на даче раздобыть машину! И езжайте за нами! Вот по этим следам! Слышите?!

Купцов, с пистолетом в руке, смотрит, как Борис, ударив Гордого пятками в бока, скачет по снежной дороге, на которой отчетливые следы копыт, по направлению к горбам снежных холмов, к лесу, к реке подо льдом.

КАДР: бешеная скачка.

Женщина наклоняется к шее вороного коня.

Женщина – в белом, цвета снега, платье. Оно все горит тысячью золотых искр.

Мужчина тоже весь устремился вперед. Наклонился к конской холке.

Скачка. Безумная скачка.

Сквозь лес. Сквозь сыплющийся с ветвей снег. Сквозь хлесткие удары ветвей. Сквозь тьму.

Женщина – впереди. Мужчина – за ней.

Бешеная скачка – всегда.

Женщина в белом. Мужчина в черном.

Он ее догонит?!

За женщиной и мужчиной – тоже – топот копыт.

Бешеная скачка! Всадник?! Всадница?!

Не понять. Всадник пригнулся к холке лошади. Это Лулу. Всадник пришпоривает Лулу, погоняет ее. Всадник и лошадь слились в одно целое. Белая жокейская шапочка. Туго обтягивающие ноги черные джинсы. Вперед. Вперед!

Мужчина настигает уходящую от него женщину. Красотка оказалась резвее Орлика на снежной дороге над рекой, на лесной широкой дороге.

Это то озеро, около которого погибла Аська Белорыбица. Оно все уже давно затянуто сине-голубым, как сапфир, льдом.

716. - Стой!

И женщина натягивает поводья.

И мужчина придерживает коня. И спрыгивает с коня. И подбегает к девушке, сидящей на вороном коне с закрытыми глазами.

И протягивает руки.

И девушка сама падает, сползает к нему в руки, как падает с елки отвязавшаяся игрушка, как падает, прочерчивая черноту, метеор над ночным лесом.

Он держит ее на руках. Он держит ее на весу, на руках, прижимая к груди, притискивая к себе, как ребенка.

В его глазах – неистовая нежность.

Он приближает к ней лицо.

Он целует ее.

Расстеленная на снегу черная куртка.

Рядом – брошенный на снегу – автомат.

Они на снегу – оба – нагие.

Любовники на снегу. В лесу. Ночью. Зимой.

Их тела горят. Им – жарко.

Он – над ней. На вытянутых руках мужчина поднимается над ней, покрывает ее поцелуями. Ее раскинутые ноги похожи на цветок, на лилию. Он обнимает ее, прижимается к ней. Вонзает себя в нее.

И она кричит.

Она кричит под ним и стонет. И он понимает. Покрывает ее лицо поцелуями. Зажимает ей рот ладонью. Она подается к нему. Ее глаза закрыты. Потом она открывает их. Из ее глаз текут слезы. В лунном, в снеговом свете видно – это слезы никогда не испытанного счастья.

717. - Девочка моя… Девочка моя… Так ты девочка… Это должно было случиться…

718. - Да… Да… Но я боялась… Я… смертельно боялась тебя… Ты… меня убьешь?.. Тоже?.. Как Аську… Как… Зинку…

719. - Молчи. Замолчи. Я не убью тебя. Я люблю тебя. Я с тобой. Иди ко мне. Еще. Вот так.

Они оба подаются друг к другу. Она снова стонет, потом улыбается.

В ее раскрытых влажных глазах отражаются звезды.

КАДР: звезды над лесом. Острые, черные вершины елей. Блеск снега. Искристый белый покров. Два нагих тела на расстеленной черной коже, рядом с брошенным оружием, в лесу.

Кони, оба, Орлик и Красотка, стоят рядом, за деревьями.

Камера поднимается над ними, летит. Любовники, сплетшиеся в объятиях, и кони, и снежный лес, и синее ледяное озеро становятся маленькими, будто привидевшимися, снящимися.

Топот копыт по дороге. Они отпрянули друг от друга.

Мужчина спешно набросил на девушку сорванные, разметанные по снегу тряпки.

720. - Оденься! Быстро!

Топот копыт все ближе.

На полянку перед замерзшим озером вылетает, верхом на Лулу, всадник в белой жокейской шапочке, в туго обтянувших ноги черных джинсах.

Азольский хватает со снега автомат. Наставляет на всадника.

721. - Ни с места! Спешиться! Быстро!

Всадник спрыгивает с лошади. Делает шаг к ним.

Сдергивает с головы жокейскую шапочку.

Светлые, льняные волосы падают вдоль щек на плечи. Ясные глаза глядят прямо, прозрачно, твердо.

722. - Адриана! – кричит Марго.

723. - Привет, ребята, - задыхаясь, говорит Адя. – Можете меня расстрелять. Я перед вами. Ха-ха! У меня с собой нет оружия.

724. - Адя! – кричит Марго сумасшедше. – Адя, ты же должна быть в Стокгольме! Что ты здесь делаешь?!

725. - Ничего особенного. Новость вам привезла. Не совсем хорошую. Василий умер.

726. - Как?! Что?! Вася?! Когда?!

727. - Сегодня. Я позвонила маме. Все нормально. То есть, все произошло. Он скончался в больнице.

728. - От чего, Адька?! Что случилось?! От чего?!

729. - От острого отравления.

Адриана смотрит прямо в лицо Марго.

Марго смотрит ей в лицо.

Крупно: лицо Марго. ОНА НАЧИНАЕТ ПОНИМАТЬ.

730. - Адька… Ты…

731. - Да, я. – Адя встряхивает волосами. Они искрятся в свете снега, звезд, луны. – Мне не удалось убрать тебя так же, как его. Вместо тебя умерли твои девчонки. Черт возьми, как это было погано! А-ха-ха-ха!

Она грубо, издевательски хохочет. Потом обрывает смех.

732. - Ну вот что. Смех и шутки в сторону. – Она смотрит на них обоих ненавидяще. – Вам из этого леса все равно не выбраться. Я предлагаю тебе, мужик, - она обращает лицо, на котором потусторонне светятся почти белые глаза, - быстро застрелить эту зверюшку. Тогда я подарю тебе жизнь. Тогда тебя не застрелят те… кто нанят мною, кто сидит на дороге в засаде. Вы окружены. Вы оба попались! Если хочешь жить, мужик, давай, делай свое дело быстрей. Ты же взял ее, ты же ее поимел, я же вижу, все тут у вас получилось как нельзя лучше! Ты хоть умрешь, сестрица, не целкой, а настоящей бабой! Сладко быть бабой, не правда ли?!

733. - Адя, - губы Марго застывают на морозе. Она прижимает ворох одежды к нагой груди. Ее плечи мелко дрожат. – Адя, зачем ты сделала это?!

734. - Все просто, суслик мой. Отец написал завещание. Я узнала о его содержании. Для меня оно оказалось не слишком утешительным. Не слишком, поняла?! Он Ваське, как горькому пьянице и кутиле, отписал немножечко так… мне, как будущей великой кутюрье, европейской, ха-ха, знаменитости… тоже так, слегка, чуть-чуть… чтобы с голоду не сдохнуть… думал, наверное, что я там, в Европах, зашибать буду денежки немереные!.. а-ха-ха-ха… а зато тебе, любименькой дочурочке, ангелочку нашему, суслику заморскому… львиную долю!.. А-ха-ха-ха-ха!.. Да, проще сказать, все… Все он тебе отписал, душенька ты моя! Все! До капельки! До рублика! До цента! Да еще Васька тебе свой проклятый выигрыш… тогда, в том казино… на твой счет, козел, перевел! Любит тебя очень, ч-черт… Все тебя любят! Все тебя на руках носят! Все, все – вокруг тебя! Тебя не должно быть! И Васьки не должно было быть! Слишком много детишек нарожала наша бедная мамочка от бешеного папаши Раевского. Должна быть только я одна. И буду! Только я! Одна! Слышишь?!

Мелко дрожат плечи Марго.

Азольский стоит с автоматом в руках. Дуло автомата пляшет.

Слезы текут по его щекам.

735. - Адя… помада… да?!..

736. - Да! Да! Да! А рецепт яда я привезла из Испании! От Паломы Пикассо! Ясно?! И всаживала его в твои идиотские помады! Да вот беда, ты то подаришь ее, то потеряешь, то… Росомаха… Все, отпрыгалась ты! Мужик, давай, убей ее! А то тебе не жить! Убьешь – половина ее денег – твои!

737. - Я лучше убью тебя, - прохрипел он и поднял автомат выше.

Он не успел выстрелить. Адриана выстрелила первой. Она незаметно, ловко выдернула маленький “смит-и-вессон” из-под жокейской куртки.

Она попала мужчине в грудь.

Он упал на снег.

И конь за деревьями заржал.

738. - Голый мертвый мужик на снегу, - отчеканила Адя, переводя револьвер на сестру, - какая красивая картинка. До чего красивая, не правда ли, сестренка?!

Марго в ужасе смотрит на Адриану. На мертвого Азольского, распластанного на снегу.

739. - Ловко я тебе платьишко-то подбросила?! – крикнула Адя, играя револьвером в руке. – Ловко, да?! Ты, небось, голову сломала, откуда оно появилось в конюшне! Беленькое, красивое… как ты сама… Как ты сама, богатая невеста… ты, Маргарита Раевская, твою мать… Тебе, только тебе доставались всегда все ласки! Все конфеты! Все самые лучшие шубки! Платья! Наряды! Украшения! Тебя любили! Баловали! Тебя холили и лелеяли! А я?! А меня… А меня никто не ждал, матушка призналась мне, что травила меня! Хотела вытравить плод! А я все-таки родилась! Я, Адриана Раевская! И я осталась одна! Одна!

740. - Адя, - губы Марго еле шевелятся, - Адя, не убивай меня… Адя, у меня же… Я же еще не… Я же еще не жила… Не любила…. Адя, у меня могут быть дети… - Кричит: - Адя, у тебя же могут быть дети! Мы же с тобой женщины, Адя!

741. - Нет. У меня не будет детей. Никогда! Я не дура, как вы все! Я не хочу детей, Маргошка! Чтобы дети потом – вот так же – убили меня?! Из-за денег на моих четах?!

742. - Адя… Ты… сумасшедшая… Ты… чудовище…

Адриана становится холодной. Ледяной. Железной.

И Марго понимает это. И сжимается в комок.

И ищет глазами ее глаза. Пытается найти.

Последняя зацепка за жизнь. Последняя надежда.

743. - Адичка… Адя, Адя… Пожалуйста…

И внезапно вскакивает на ноги. И, нагая, выпрямляется. И, дрожа, делает шаг к Адриане. И еще шаг. И еще шаг.

Адриана тоже делает шаг к ней. Еще шаг. И еще шаг.

Они близко стоят друг к другу. Вот-вот впору броситься друг другу на шею.

Адриана поднимает револьвер и приставляет его ко лбу Марго.

744. - Как это красиво, - выдыхает она из ледяных губ. – Я даже не представляла, как это будет красиво. Я сделаю новое платье для подиума. Оно будет называться “Лунный свет в лесу”. Из совсем прозрачной ткани. Чтобы было видно девку всю. Все сиськи-письки. Как в день рожденья. Как в день смерти. Я буду отмечать день твоей смерти, сестричка, будь спокойна. Закрой глаза!

Марго не закрывает глаз.

Она все еще не верит.

Камера скользит по сугробам – по елям – по насту – по примятому телами любовников снегу – по крови на снегу – по черной куртке – по белому, в золотых искрах, платью - по выпавшему из рук автомату – по верхушкам елей и пихт – по звездам. Камера скользит по вершинам деревьев и по звездам. Камера – это глаза Марго.

На это все она смотрит жадно – зачарованно – прощаясь –

ИЛИ –

ИЛИ ПРОЩАНЬЯ НЕ БУДЕТ -

Выстрел. Грохот выстрела в лесу.

Кружатся верхушки елей.

Кружатся звезды в черноте полночного зимнего неба.

Камера скользит вниз.

Адриана лежит на снегу ничком. Уткнулась лицом в снег. Рука с зажатым револьвером выброшена вбок.

На поляну, на Гордом, вылетает Борис.

Он спрыгивает с коня – не спрыгивает, а неуклюже скатывается, как безумный, чуть не ломая себе руки-ноги. Бросается к нагой Марго.

745. - Марго! Ты цела?! Марго!

Прижимает ее к себе.

У нее – остановившееся лицо. Остановившиеся глаза.

Он будто бы прижимает к себе ледяную куклу. Манекен.

746. - Марго, Маргоша, ты жива… Ты жива! Я ума сойду! Ты жива!

Борис становится на колени перед ней и покрывает поцелуями ее живот, ее бедра, ее руки.

И тогда она начинает оживать.

Дрожит. Ноги подкашиваются. Губы прыгают. Глаза наполняются слезами. Она оседает в руки Бориса, как подкошенная. Он хватает ее, кое-как напяливает на нее белое платье, тащит к коню, она обхватывает его руками за шею, вся уже содрогается в неудержимых рыданиях.

747. - Марго… ты сможешь… ехать верхом?! Нам отсюда иначе не выбраться… Сможешь?!

Она кивает головой.

748. - Я подсажу тебя на Орлика… Давай… Ну…

Он подставляет ей под ногу свою ладонь. Она, в белом платье, залитом кровью, смотрит на него сверху вниз. Ее лицо заревано, опухло, страшно.

Ее глаза затуманиваются слезами.

Она смотрит на него как бы издали, как сквозь туман. Сквозь дымку времени, не прожитого ею.

И внезапно ей кажется, что –

(КАДРЫ СТАРИННОЙ КИНОХРОНИКИ)

Она – дама в роскошном белом платье для верховой езды; он – влюбленный в нее юноша, офицер Царской армии. Белый китель, блеск эполет. Она стоит рядом с вороным конем. Он становится на одно колено, рыцарски протягивает ей руку – ладонью вверх – чтобы она наступила ножкой в туго шнурованном сапожке на его ладонь, чтобы подсадить ее, даму сердца, на коня. Титры:

Я ПОДНИМУ ВАС НЕ ТО ЧТО НА КОНЯ – НА НЕБЕСА КАК ПУШИНКУ

Она встает, смеясь, ножкой на его ладонь.

Он подсаживает ее, поднимает вверх, на коня легко, она вспрыгивает в седло грациозно, воздушно.

Они оба улыбаются друг другу.

Солнце заливает их обоих веселым, радостным светом.

Вороной конь нетерпеливо бьет копытом.

Титры:

У НИХ ВСЕ ЕЩЕ ВПЕРЕДИ

Косящий глаз коня. Офицер стоит рядом с конем. Берет руку своей дамы, целует ее. Рука в перчатке. Девушка, смеясь, снимает перчатку. Протягивает офицеру снова руку для поцелуя – голую. Титры:

ТВОЙ ПОЦЕЛУЙ – ЗАЛОГ ВЕЧНОГО СЧАСТЬЯ

Девушка трогает коня. Конь сначала идет медленно, потом переходит на галоп. Офицер провожает всадницу глазами. Вынимает из кармана кителя брегет в бронзовой оправе со скачущим конем. Смотрит на циферблат. Титры:

НЕ ПРОЙДЕТ И ЧАСА КАК МОЯ ЛЮБОВЬ ВЕРНЕТСЯ КО МНЕ

Лес. Ночь. Марго верхом на Орлике. Борис – на Гордом. Где-то поодаль, за деревьями, ржут, беспокойно переминаются с ноги на ногу Лулу и Красотка.

Марго оборачивается на лежащие на снегу тела.

749. - А их… мы оставим здесь?..

Ее вспухшие губы дрожат.

750. Д- а, мы оставим их здесь, - твердо говорит Борис. – Тебе твой чертов колдун что наколдовал? Что они умрут – или что ты останешься жива?

Он поворачивает коня. Марго едет за ним, след в след. Лулу и Красотка осторожно, стараясь на оступиться, не наступить на ветку или в снежную яму, идут за ними.

751. - Она сказала… Адриана сказала… что здесь, в лесу, засада… что нас все равно убьют…

752. - Засада? – Борис оборачивается к Марго. – Что ж, наткнемся на засаду – ускачем. Лошади нас вынесут. У нас с тобой хорошие лошади, правда, Марго?

Он смотрит на нее. Она смотрит на него.

Выехав на лесную дорогу, они сразу берут с места в карьер.

Бешеная скачка.

Два всадника. Четыре лошади. Домой. Скорее домой.

КАДР: Парфен Парфеныч пробирается по зимнему лесу к роковой поляне. Выходит на поляну. ВИДИТ. Камера не показывает тела Ади и Азольского - только крупно - лицо Парфена. Парфен смотрит на убитых, на часы на запястье. Медленно говорит: “Эх, Адриана Евгеньевна. А вы позвонили, предупредили - ждать вас к шести. Опоздали вы, что ли, Адриана Евгеньевна?.. Или... наоборот... поспешили?..”

С еловой ветки вниз, на Парфена, падает тяжелый снеговой ком. Он потирает плечо. Смотрит вверх, в ночное небо.

Гостиная на даче Раевских. Трещат дрова в камине. Марго, переодетая, запахнувшись в халат, смотрит, как Купцов и Борис готовят поздний ужин. Или – ранний завтрак?

753. - Что вы собираетесь сейчас делать, Купцов?

754. - Да то же, что и вы, Борис. Хорошенько поесть. И ее покормить.

Он кивает на Марго, забравшуюся в теплом халате на диван с ногами.

Трещат в камине дрова. Горят зимние звезды за окном.

Тихо открывается дверь. Входит Парфен Парфеныч. В его руках корзина с антоновскими яблоками.

755. - Вы что, Парфен Парфеныч? – спрашивает Борис. – А, яблочки!.. Это кстати… Это вы сами в саду насобирали?..

756. - Нет. Это ее любовник принес. Сегодня утром. Ей в подарок.

757. - Какой еще любовник? – хмурится Борис.

Купцов усмехается.

758. - Да есть тут один такой. В Иванькове. Юрий Иваныч Гагарин зовут его. Смешной старик. В Маргариту Евгеньевну по уши влюблен. Балует ее, то молочка притащит, то творожка свежего, то еду, то вот… яблок.

759. - Да знаю я его, знаю. А почему все-таки – любовник? – не унимается Борис.

760. - Да кто ж его знает. Это только шутка. Шутит он так, старикан. Какой из него любовник! Ходит по деревне, кричит всем: я, мол, к любовнице своей пошел, к Ритке Раевской!.. Ну все так его и зовут – любовник.

761. - Ага, понял.

Марго как глухая. Не слышит ничего. Смотрит перед собой в пространство.

Камера следит за ее взглядом.

Она смотрит на дрова в камине. На огонь.

Музыка за кадром: далекая, заунывная старинная русская песня.

КАДР: милиция берет Монро. Чемоданы падают у него из рук. Открываются. Рассыпается их содержимое.

КАДР (наплывом): рыдает, сгорбившись, госпожа Ермакова, крестится, молится под родовой семейной иконой.

Все остальные кадры – наплывом, под музыку:

КАДР: лошадиный череп, отшвырнутый чьей-то ногой в сапоге.

КАДР: закрытые черным зеркала в доме Раевских. Бабушка Таисия Федоровна, в черном чепце, перед зеркалом. Смотрит на себя в зеркало. Морщины по лицу, как реки времени.

КАДР: супруги Раевские в черном. Обнялись. Крепко прижались друг к другу. Над ними – на стене – старинные часы с маятником, “Павел Буре”. Маятник движется мерно, медленно. Он похож на медную Луну.

КАДР: рыжая Сима, с неряшливо взбитым надо лбом коком, стоит на коленях перед людьми в милицейских формах, что-то сбивчиво объясняет, бьет себя кулаками в грудь.

КАДР: Атлантов-старший плачет на груди Вадима. Лицо Вадима каменно-застылое. Он обнимает отца будто мертвыми руками.

КАДР: Андрей лежит на кровати на даче Раевских. Его грудь перевязана. Глаза закрыты. На повязке выступает кровь. Марго – перед кроватью – на коленях. Вытирает ему лоб полотенцем. Кладет полотенце на спинку стула и надевает Андрею на грудь маленький образок – святого Николая Чудотворца.

Музыка. Зима. Пушистый светлый снег. Кружево прозрачных черных ветвей. Два всадника на лошадях – среди зимы. Девушка и юноша. Она – на вороном, он – на гнедом коне. Они едут медленно, беседуя; потом пускаются вскачь. Девушка вся в черном, в трауре. Но у нее веселое лицо. У парня тоже на губах улыбка.

Кони несут их дальше по зиме. Навстречу будущему. Навстречу счастью.

КАДР: снег. Поляна перед лесным замерзшим озером.

Следы крови на снегу.

Брошенная кожаная куртка.

Рядом с курткой – выпавший из кармана швейцарский брегет с бронзовым конем и позолоченный патрон помады.

Музыка. В музыку врывается тиканье часов. Биение часового механизма.

Часы тикают все громче. Перекрывают музыку.

Остается только тиканье часов. Бег времени. Ход времени. Его жесткий невозвратный пульс.