АРХАИКА В СОВРЕМЕННОЙ СИСТЕМЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ КООРДИНАТ: ОТ КОСМОСА К ХАОСУ ИЛИ ИЗ ВРЕМЕНИ В ДОВРЕМЕНЬЕ

“Медленно, медленно, медленно
Тянется чудное время…”

Николай Заболоцкий

Наше время, по горло сытое интеллектуальным искусством, изысканным и рафинированным искусством, искусством утонченных форм, искусством-перформансом, искусственным искусством, наконец, просто антиискусством, - востребует искусство Силы.

Что такое искусство Силы? Дозволено ли употреблять в серьезном разговоре несерьезные, магические или сказочные обороты речи?

Я не буду стараться говорить загадками. Что такое искусство Силы, знает каждый оставшийся в живых представитель древнего племени, древнего рода, древнего народа - древнего этноса, сохраненного всеразрушающим временем. Символ-знак, отодвигаемый в процессе развития цивилизации все дальше и дальше, на “задний план” бытия, в то время как на передний план выходили изображенья реалий, примет мира, копируемого все тщательней и любовней, снова вышел на свет из темного векового прикрытия. Концентрация информации в символе-знаке оказалась столь велика, что информацию и посейчас “снимают слоями”, разгадывают и расшифровывают - и не видят дна, как на озере Светлояр. У нашего времени, опьяненного возможностью сгущенья и храненья сколь угодно большого количества информации на малых площадях и в сверхмалых объемах, появился новый соблазн - найти с виду простой, природный путь такого же храненья, накопленья образной, творческой, художнической энергии, отлично знакомый древним людям. Современный художник воскликнул: “Первобытные! Эврика!” - и сломя голову ринулся в водоворот архаической символики, надеясь - сначала через упрощенную, лежащую на поверхности стилизацию, а потом и путем осмысленья достижений древнего искусства - родить силу собственного творческого мира, яркость собственного художнического лица. “Как они это умели?” - риторический вопрос самому себе был задан, и накопленье знаний-умений потекло ручьем в художнические закрома. Миф стал обретать “вторую жизнь” в литературе. На вернисажах начали в изобилии появляться картины, где изображались впрямую либо древние, полузабытые культурой символы-знаки, либо интерпретировались мифологические образы и сюжеты, возвращая нас к восприятию предков и заставляя осмыслить пройденный нами нелегкий путь.

Почему это происходит? Зачем искусство не только в конце века - в конце тысячелетия обратило свой лик назад, причем далеко и глубоко назад, в “черный коридор”, в колодец времен, добиблейских, доисторических, до-всего, - на Праматерик культуры, еще не расколовшийся на культурные Гондвану и Лавразию?

Проследить процесс - одна из задач. Она лежит на поверхности. Понять, почему это так и для чего это нужно нам нынче - еще шаг вперед. Конечно, можно и не разгадывать тайну - пусть она останется тайной. Но плох тот охотник, что ни разу не ходил на крупного зверя.

Обращение современного художника к образному мышлению архантропов, к довременно-первобытной символике, сложившейся в целостную картину мира - шире, в определенную знаковую систему - у исчезнувших с лица Земли народов и у сохранившихся доныне там и сям их отдаленнейших потомков, неслучайно. Ни Жан-Жак Руссо, ни Альберт Швейцер, ни Василий Розанов, ни другие художники и мыслители, чьи общеизвестные идеи могут быть выражены для нас упрощенными лозунгами “назад к природе” или “вперед к природе”, - нам ничего не объяснят в современном состоянии творческих мышлений многих пишущих и созидающих, чей художнический статус, художническое бытие все больше склоняются в сторону Утраченного, Первобытного, Довременного, Магического. Принципы контагиозной первобытной магии исследуются и изучаются художниками досконально и дотошно. Каждый творящий стремится создать искусство Силы. А впрочем, что такое Сила? “Сила - это мораль людей, отличающихся от остальных, она же и моя мораль”, - обронил в свое время Бетховен, и это было его пониманье Силы в его собственное время (добавлю: и в его время историческое). Сила, заключенная в древнем символе-знаке и являющаяся бесспорной, ибо имеет определенную степень воздействия на людей и посейчас, - другая. Она лежит ВНЕ всех моралей и нравственностей. Она не является символом веры, не служит исповедальней или фетишем. Вернее, она и то, и другое, и третье. Эта таинственная Сила - природно-космическая постоянная, но от этого она не становится понятной всем, желанной всем или любимой и узнаваемой всеми. Знак для первобытной элиты? Искусство для древних жрецов? Для посвященных в Традицию?

Да, первобытное искусство изначально магично. Но это отнюдь не магия человеческих игр, отдыхальных развлечений - стезя гигантской “игрушки для взрослых” - не его путь. Его мощная опора, его воздух и почва - это миф. А миф первозданно серьезен, ибо из мифа, по глубочайшему убеждению архантропа, все родилось, и в миф же все и уйдет. Древние гораздо более, чем мы, были приближены к Космосу (и здесь Космос - не живописно-астрономический “набор” звездно-планетных антуражей, а целостный пространственно-временной континуум, со всем тайным и явным в нем, со своей НЕ ЧЕЛОВЕКОМ развиваемой философией, разлитой повсюду - от камня до смерча в небе), более того: они жили как бы В ОТКРЫТОМ КОСМОСЕ, как бы ВНУТРИ Космоса, являясь, именно в этом смысле, первой по-настоящему космической цивилизацией. В символике свободно увязывались горний Уран и дольняя хтоническая Гея, астрал и грубая плоть. Беда в том, что это мы разделили бытие на плоть и дух: для древнего человека дух воплощался телесно, вещно в чем угодно, его окружавшем, а в плоти он видел смысловое игралище духов-богов.

Что изображал первобытный художник? Он ведь видел вокруг себя то же, что и мы. Правда, его зренье не было заслонено техноукрашеньями, а смыслы не были затемнены историческими сомненьями. Изображаемое архантропом было прежде всего магично, обладало Силой, и только потом уже являлось произведеньем, твореньем человеческих рук. Древний чувствовал себя ОРУДИЕМ в руках Божества: Божество творило посредством него, водило им, использовало его как рубило, нож, тесак, кисть. Изображенье должно было, чтобы быть Сильным, быть лишено всех наносных, лишних, заслоняющих магическую волю черт. Знак, обозначенье, намек, невозможность узнать и все-таки узнаваемость, То, что было Всегда в Небе, а в Мир спустилось посредством жалкого меня, - вот что ставилось задачей, целью, и эта цель достигалась. Добиться тождества с Космосом! Звезда - это символ-знак: гляди, какая она маленькая, она точка, белый гвоздь. Вокруг Небесного Кола ходят стреноженные Звездные Лошади. Твое изображенье должно быть похоже на Богово первоизображенье звезды, планеты, дерева, листа, камня. Микеланджелово “отсеки все лишнее” родилось на самом деле в недрах первобытного мира. И твое изображенье, что стать искусством силы, частью живого Космоса, должно было отразить дыханье, душу каждого увековеченного в символе-знаке предмета, преследовало цель - установить обратную связь с художником (а не только с первобытной публикой, могущей смотреть на произведенье, осязать его, обонять, танцевать вместе с ним, пронзать его копьем etc.) и посредством этой обратной связи осуществить то, о чем сейчас мечтают физики-теоретики либо философы, - овладение Временем. Эта гипотеза, разумеется, не бесспорна. Откуда мы взяли, в конце концов, что они, древние, действительно прыгали вокруг изображенья косули или медведя, вонзая с гиканьем в рисунок копья и мечи?! Можно почувствовать всю мощь первобытного анимизма, читая у Сапфо: “Оживись, о священная! Спой мне песнь, черепаха!” - так она обращается к лире, корпус которой делался из черепашьего панциря, - но дать заглянуть в мир архантропов, построенный и замешанный целиком на мифологических устоях, не может самый искусный историк, культуролог или художник. Воображенье наше бессильно. Любые размышленья о происходившем идут под грифом: догадка. И все же конечная точка искусства Силы, подразумеваемая всегда в искусстве архантропов, в Пракультуре, цель - ВЛАДЕНИЕ ВРЕМЕНЕМ - не современная мистика домысла, а, скорей всего, реальность. Только для “точки отсчета” наших ценностных координат эта прареальность существует в виде мифа. Миф - наиболее реальная “философская составляющая” всей - в совокупности - земной культуры, в обыденном сознании уже давно преломлен и соединен в восприятии и толковании со сказкой, с легендой, с поверьем, преданьем, былиной и иными фольклорно-литературными жанрами, формировавшимися на протяжении тысячелетий. Однако миф - не легенда и не сказка. Это и есть прареальность первобытного искусства Силы, выраженная не столько в изустных повествованьях, ставших позже разветвленным мифологическим Эпосом, сколько в магически-концентрированном символе-знаке.

Что же такое архаический миф? Возможно ли настоящее мифотворчество в наши дни? Движемся ли мы к утраченному, забытому нами миру вслепую, преодолевая, поелику это еще возможно, рвы и надолбы технократии, неумолимость линейно-векторного времени, либо мы способны сами, не калькируя, не копируя уже бывшее, создавать - не воссоздавать и реставрировать, а РОЖДАТЬ - неподдельный миф, настоящее искусство Силы?!

Когда мы говорим о том, что архантроп был гораздо более приближен к Космосу, чем мы, грешные, - задумаемся о феномене жизни вообще. Почему произошел разрыв пуповины между Космосом Бога и новорожденным человечеством? Никакие раздумья о первородном грехе не дадут ответа - бытие мифа о Грехе есть позднейшее образованье культуры, мы же ведем речь о правременах. Значит ли это, что “внутриутробное” состоянье культуры, всех живых прачеловеческих сообществ явилось наиболее счастливым в истории (мифы о Райском Саде, о Золотом Веке - подсознательное воспоминанье о том Правремени?), а само событие “родов” цивилизации есть уже шаг назад, деградация и регресс в сравненьи с блаженным временем “вынашиванья” культуры? И когда, кстати, в цепи исторических хронологий можно вычленить и отметить временное “звено” подобного рожденья?! Историк, археолог, философ лишены счастья достоверного воссозданья происходившего. Они могут только догадываться о нем. Могут, сопоставляя сегодняшние явленья с бывшими; беда в том, что мы не знаем и того, как здесь и сейчас впрямую соотносится с там и тогда. В данном случае философ и историк работают как художник (не хуже художника): мысли дан простор, фактов - минимум, возможность многовариантных гипотез - параллель многозначности художественного образа. Так современный человек, сам того не подозревая, проникает в живое мышленье древнего художника, исповедуя его принцип отношенья к миру.

А как он, архантроп, действительно относился к миру? “Демонология” и “ангелография” культуры не возникли с приходом Христа и “раскидыванием” христианства по клочкам и лоскутам разваливающейся Римской Империи: первобытные превосходно были осведомлены о наличии в Космосе, в его структуре двух начал - Света и Тьмы, об их свадебном слиянии и смертной борьбе. Дуалистичность Космоса являлась налицо не только сменой дня и ночи, гореньем огня и превращеньем воды в лед и снег - древние, как и мы, чувствовали, что без раскрытия Тайны Двойного не может быть выхода из обреченности инфернального круга, где одно сменяет другое и так без конца, из бесконечно-монотонной повторяемости мира: выход из жестко заданной системы дуалов (Мрак - Свет, Жизнь - Смерть) был - в троичную сущность, в тройственную систему; так же, как мужчина и женщина рождали третьего, ребенка, так же появление Третьего в любой двоичной структуре сразу рождало невероятное количество комбинаций и вариантностей. Каким образом древние монголы, араты, могли знать невидимую невооруженным глазом троичную микрокосмографию мира (увязанные по три соединенья молекул ДНК!), когда изображали на стенах пещер, на открытых ветру камнях и стелах, среди прочих петроглифов, три желтых круга, слепленных, соединенных вместе и заключенных в окружность? Этот знак повторяется везде в Монголии, его можно видеть на байкальских писаницах, в Бурятии, в Саянах, в Северной и Южной Туве, в Хакасии, на Алтае, в Тибете, в Северной Индии, в Забайкалье, у приамурских гольдов - и в других древних, примыкающих к Сердцу Азии, регионах. Случайно ли то, что древние азиаты повсеместно, настойчиво и любовно изображали эту строенную молекулу, некую монаду жизни? Может быть, необязательно музыку “разымать, как труп”, расчленять природу, исследуя видимую материю диковинными приборами? Вот оно, изначальное знанье “кирпичей”, из которых состоит и камень и зверь, и звезда и человек! Какого порядка и происхожденья было это знанье? Мы можем лишь предполагать пути. Результат - перед нами.

Тайны мира не только скрывались внутри магических мистерий, принадлежали не только Посвященным. Они были составной частью повседневности. Пищей для раздумий стариков. Темой для рассказов об устройстве мира матерей - детям. Перед уходом в Иной Мир умирающий, возможно, молился о том, чтобы мельчайшие частицы, из которых состоят в совокупности его тело и дух, не исчезли и не превратились в ничто (и он знал доподлинно, что НЕЧТО НИКОГДА В НИЧТО не может превратиться!), и эта каждодневность Великого Знанья давала архантропам не только силы жить и мужество умирать, но и была (прежде всего!) их величайшей радостью: тройственная монада, заключенная в круг Вселенной, в окоем зримого мира, - это был символ-знак бессмертия, ощущаемого всякий час, каждую минуту, а значит, реальное объяснение смысла бытия, оправданье существования, - то, что в Христианском мире, позднее, будет именоваться СПАСЕНИЕМ и к чему будут стремиться, через грехи и тернии, души живые.

Это - микроструктуры. А макромир? Он-то, в силу своей зрительной явленности, яркого “видеоряда” - звездное небо над головой - вот оно, для созерцанья и еженощного удивленья и осмысления! - был той питательной средой, где взращивалась мысль архантропа. Более того: наблюдаемый, зримый Космос являлся для первобытного человека родным царством и родным домом, и там он царил и жил самодержавно и безраздельно, сполна владея Временем. Звезды и планеты, их ход и бытие живо иллюстрировали Прошлое и Будущее, открывавшиеся звездными вратами из Настоящего; и человек, внимательно глядя на них, фиксируя их перемещенья, изучая их пульсацию, все их периодичности и неожиданности, и вместе с тем поклоняясь им, как и должно поклоняться Царям и Владыкам, открыл, уяснил для себя главное: он живет среди Космоса - в его Сердцевине. Он, владея Временем, может, посредством участия в жизни звезд, перемещаться в Нем, провидя, - то, что позднее создатели Библии назовут пророчеством.

Это чувство и было чувством Бога; это знание было неподдельным знанием Бога. Сопоставление и сравненье микро- и макроструктур не представляло для архантропа невероятной трудности, ставшей следствием позднейшей цивилизации. Индейцы рисовали звездные карты на горшках и иной утвари. Священный египетский скарабей с его сакральным танцем был символом-знаком Вселенского Шара, куда заключался весь мир видимый и невидимый. Разум - дух - душа - сердце древнего человека соединялись в крепкую неразъемную цепь, обвязывавшую в его чистом, не замутненном наносной чужой информацией, мирочувствовании Малое и Большое. Много позже, на эллинском алтаре, путешествующий апостол прочтет выбитую на камне надпись: “Неведомому Богу”. Этот Бог был не только ведом архантропам, но и вел их по жизни. Ибо в противном случае - если б это было не так - мир земной изначально был бы лишен СМЫСЛА, а значит, мог существовать, а мог и не существовать: стрелка вариантности колебалась бы от нуля до бесконечности, в размахе амплитуды не останавливаясь ни на чем, не фиксируясь.

Чувство Троицы - Тримурти - Триединства будоражило человека баснословных эпох, бесконечно наталкивая его на деланье трехликих изображений, трехфигурных композиций на стенах пещер; масса первобытных рисунков, изображающих три звезды, соединенные тонкой линией или заключенных в круг, как монгольская монада, трех скачущих маралух, которых должен подстрелить из лука охотник Эрлик-Когульдей (три маралухи - три звезды на поясе Ориона, Эрлик - сам Орион, его глаза - звезды Бетельгейзе и Беллятрикс), трех пляшущих женщин с ангелоподобными крыльями за плечами, обнявшихся в священном танце (фрески Тассилин-Аджера в Сахаре), наводит нас на мысль не только об обожествлении принципа троичности, но и о безошибочном чувстве Святого, согретого Любовью, в трех ипостасях. Эта мысль позднее была высказана Блаженным Августином: если есть Любящий, то есть и Возлюбленный, а соединяет их Любовь - Дух Любви. Дух Любви, Дух Святой, Утешитель, Параклет, был константой, реальностью первобытного жестокого мира. Это и была та невидимая нить, что сплела полярные точки всех дуалов на концах кренящегося Мирового Коромысла. То, что Шива трехлик или Будда трехлик на позднейших изображеньях, не должно нас смущать, напрашиваясь на сравнение с трехликим Христом, с ортодоксальной Троицей. Бог давал о себе знать изначально - всему первобытному миру, укрепляясь в человеческом бытии в постоянных своих явленьях и виденьях, поданных снова через видеоряд - через изображенья. Изображенье было единственным средством Его фиксации, оставленья для современников и потомков. Человеческая душа, ощущая реющий Дух, предчувствовала Его появление и вызывала Его лишь одним известным, но наиболее действенным в истории способом - магическим изображеньем. Онтологически изображение - это уже СОБЫТИЕ. А это значит - СО-БЫТИЕ: изображается некое изначальное, мощное Бытие, а ты, автор и созерцатель в одном лице, сопутствуешь ему, ты - его современник и сомгновенник. Но ты не есть создатель. Он, изображенный, Священный, и есть твой настоящий Создатель. Ибо Он первым тебя создал, а ты, уже созданный, осмыслив Его и возлюбив, лишь призвал его, крикнул из Верхнего Бытия.

Ты его УВИДЕЛ.

Жанр ВИДЕНИЯ - очень древний жанр. Он отнюдь не в Средневековье возник, хотя и там расцветал пышным цветом. Все откровенья Библейских пророков - видения. Смыслы всех мифологических Первокниг, по сути, - это видения, поднятые на уровень непреложности. Видение Божественной Силы - уже видение Бога. Иезекииль недалеко ушел от архантропа в неистовости и яростности, в великолепии и мощи своих видений; благо нам, что он, Иезекииль, зафиксировал их, а вот архантроп не успел. О нет! Успел! На древних камнях - символы-знаки. Это та же Книга. Только нам ее теперь вряд ли прочесть.

Так замыкается мировой Круг. Так заклинивается мировая цепь причин и следствий, внутри которой - Богочеловек, классическая концепция ортодоксального христианства, основа основ его структуры.

Можем ли мы после этого утверждать, что первобытному миру было известно, что есть и пребудет Христос-Бог, и что Он придет на землю в виде человека, и что, возможно, Он приходил к нам и еще придет не однажды? О чем догадывались перволюди на самом глубинном из уровней - на уровне ЧУВСТВА МИРА? Модель Христианского мира, разрезанная по вертикали, резко и четко делится на Царствие Небесное, страдальную Землю, юдоль скорби и слез, и Геенну огненную, пытошную для грешников. Взглянем на концепцию трех миров у древнейших якутов, эвенков, селькупов, чукчей, каряков, алеутов, всех народностей Сибирского и Американского Севера. Верхний Мир (где живут верхние люди) - обитель Владык Звезд, Белых Духов, Матери Мира; Средний Мир - людское бытие, кипень жизни и смерти, земные беды и радости, череда рождений, войн, перемирий и похорон, это мы сами; Нижний Мир - это та неизъяснимая Тьма, из коей наползает Чудовищное, это Ужас Предков. (По сути, это и есть страшный Тамас древних индийцев, - по ученью Тантр Вселенная разделяется на мир энергии и света Шакти и мир тьмы и косной материи Тамас; выступы Тамаса, выпирающие в “наш” Шакти-мир, безумно страшны и могут вызвать в человеке помраченье разума и призвать смерть, человек как бы застывает в ступоре, превращаясь в косное Ничто при сохраненном теле и всех жизненных функциях. Медики, внимание, - один из симптомов тяжелой шизофрении! Существование человека в другом мире, в ином измерении?! - такие люди есть и среди нас. А сам индийский Тамас - не есть ли христианский Диавол?). Не вдаваясь в подробности утраченных аналогий, когда нельзя сопоставить несопоставимое и сравнить несравнимое, разве это не знакомый человеку Христианской культуры с детства Рай, Юдоль и Ад? Реальность Ада (Тамаса, Аида, Гадеса, “Нижнего Мира” и проч.) сейчас уже склонна не подвергаться сомненью: астрофизики впрямую говорят об Угольных Мешках в Космосе, о Черных Дырах, об антимирах, о спиральной структуре пространства, что закручивается подобно слоеному пирогу, где проходят, мешаясь, слой косной Тьмы и слой живого Света. Архантроп въявь чуял, видел и слышал Ад, восставал против него всей любимой им энергией живого звездного мира; разве нельзя предположить, что ему явлен был и пространственный резервуар, называемый в христианстве Раем? Вспомним древнейший, архаичнейший миф семито-хамитов (а возможно, и шумеров), зафиксированный так красиво и ярко в тексте Ветхого Завета - о лестнице Иакова. Иаков уснул, усталый, и во сне увидал сияющую лестницу, уходящую прямо в зенит, в небеса; по обе стороны лестницы стояли излучающие ослепительный свет ангелы и серафимы, а на самом верху, где лестница оканчивалась, еле различимый в светящейся дымке, восседал Бог, сходный с ослепительной белой звездой, на которую нельзя смотреть. На алтайских петроглифах мы видим изображенную многоступенчатую лестницу, на самом верху которой - круглое светило, испускающее лучи наподобье Солнца, с человеческими глазами (без других атрибутов лика - носа и рта). Эта лестница в Космос, так же, как и знаменитая башня, имеющая быть выстроенной прямо в Космос, к Богу - Башня Вавилонская, - есть две стороны, теневая и светлая, одного и того же архаического страстного устремленья - устремленья в пространство Рая.

Что же такое Рай, “Верхний Мир”, эмпирей, Обитель неподвижных звезд, Жилище блаженных, горние сферы? Концепция архаического Космоса была - да не смутимся мы символическим разделеньем на “три мира”, на бытие и инобытие и т.д., - “единой и неделимой”. Человек жил внутри Космоса, выходя каждую ночь, под звезды, в метель и снег, на сраженье со зверем, с непогодой, с враждебными соседними племенами - полулюдьми, полузверьми, - и космический холод обнимал его тело, едва прикрытое одеждой (и одежду-то он делал такую простую, из двух-трех шкур либо кож, не потому, что был, по-нашему, примитивен и неуклюж, а оттого, что хотел быть ближе к Космосу, чувствовать его всей кожей, посекаемой ветром, побиваемой снегами, - он защищался от ветра и снега ровно настолько, насколько нужно было, чтоб не умереть, потому не терялась его открытость перед Природой!), и он, крепко и плотно соединяясь с Космосом, будучи его невосполнимой в пространстве частью, был безусловно уверен, что живет, существует внутри РОДНОГО мира, и потому ему и наш Рай - родной, и наш Ад - тоже родной. Он жил и дышал, больше ПРИЕМЛЯ Космос, чем БОРЯСЬ с ним, и это - ключ к разгадке той Силы, что одушевляет все его простые с виду созданья, все его неоцененное еще в полную меру творчество, дошедшее (и недошедшее!) до нас; та Сила, что, пройдя круг эпох, возвращается к нам снова. Так, Рай, звездные сферы, обитель Духов, был его родным домом настолько же, насколько - самодельный чум или юрта. Круглая юрта тувинцев, монголов и всех кочевых народов Евразии - это живая модель Вселенной (прямо по Фридману: ьезграничной, но конечной!); ковровые узоры, висящие над колыбелью ребенка, - это впрямую карта звездного неба, с различимыми созвездьями Золотого Кола (Малой Медведицы), Трех Маралух (Гончих Псов), Эрлика (Ориона), Семи Лошадей (Большой Медведицы) и других: дитя с младенчества училось различать звезды по вышитым бабушкой орнаментам, и со звезд же сходил к малышу Дух Продолженья Рода, Эмегельчин Ээрэн, охраняя его от злых сил, от явлений Ада, смерти, Тамаса.

Мы уже говорили о троичности, о цифре “три”. И числовая магия - вовсе не изобретенье Пифагора, но снова - архантропов. Неизмеримое количество бит информации, вложенное в знак, в символ - в цифру, в иероглиф, в букву, петроглиф, рисунок, - уходило в реальный мир с огромной скоростью, кочевало по племенам и народам, разбросанным по лику Ойкумены, пересекало пространства, передавалось во времени из поколенья в поколенье. Иероглиф - это целый мир. Каждый знак письменности майя - Вселенная. Древнейший китаец, наблюдая иероглиф, мог узнать ход времени, прошлое и будущее зафиксированного в иероглифе образа, понятия, события. Египтянин, оперируя иероглифом, мог передать читающему важнейшие числовые - математические и физические - мировые константы. Иероглиф майя - целая поэзия, ибо никто из архаических народов не был более приближен к понятию Силы символа, как майя и толтеки, и знак, обозначавший животное или птицу, мог одновременно означать смерть и жизнь, наталкивать на раздумья о времени и бытии. А числа, издревле считающиеся магическими, “колдовскими” - три, семь, двенадцать, - являлись основой архаических календарей, для нашей цивилизации абсолютно непредставимых. На бивнях мамонта древние сибиряки выбивали лунки, складывающиеся в извилистые, пересекающиеся, обнимающие поверхность бивня дорожки и спирали. Разгадка символики бивней, сначала наивно принятых за непритязательные украшенья либо ритуальные магические предметы, предпринятая целым созвездием современных ученых, просто потрясла. Цепочки лунок на гладкой поверхности бивней были ничем иным, как КАЛЕНДАРЯМИ - календарем Солнца, движущегося вокруг центра Галактики (галактический “год”!), каоендарем собственно Земли, обращающейся вокруг Солнца (вот вам пространственное мышление древних за тысячелетия до Коперника!,,), календарем Луны - с сидерическим и синодическим месяцами, - календарем Венеры с периодом обращенья вокруг Солнца в 299 дней, календарем Марса, почти сходным с земным, календарем Юпитера, укладывающимся уже в многолетние и многовековые циклы древних наблюдений; а еще на бивнях было, как это ни странно и удивительно осознавать современному человеку, обозначено явление прецессии (смещения оси мира относительно наблюдаемого звездного неба), ибо лунки на бивне фиксировали расположенье звезд многозначно - таким, каким оно было десять тысяч лет назад; современное архантропу; современное нам с вами и далее - такое, каким оно предстанет перед взором наблюдателя через двадцать тысяч лет после нас! Вдумайтесь в это изображенье прецессии на мамонтовых бивнях. Такое владенье Временем не просто изумляет.И это мог запросто рассказать дед - внуку! А наша цивилизация с виду (и на деле?) растет как сорная трава, и сил на подобное осознанье мира достает у очень немногих, прорывающихся к Явленному.

Вернемся к звездной сфере, изображаемой древними вышивальщицами на пологах юрты. Хакасские ковры зеркально отражают узоры звезд, так же, как и уйгурские, и бурятские. Самое большое из известных на Земле изображений звездного неба, всей карты видимых созвездий - это знаменитые рисунки в пустыне Наска, занимающие огромную поверхность суши. Как две капли воды, похожи эти рисунки, наблюдаемые лишь с вертолета или самолета, на узоры и орнаменты на горшках и иной утвари самих насков! - и не только: еще и на узоры на коврах тувинской, хакасской юрты! Значит ли это, что миграции архантропов были трансконтинентальными? Значит ли это, что древние художники являлись не просто и не только “бытовыми дизайнерами”, но каждый из них был своеобразным астрономом и космологом? Еще одна важная мысль. Уровень учености, т.е. уровень интеллекта, был у древних прямо пропорционален уровню духовности, интенсивности жизни духа, а порой и просто эквивалентен ему. Человек, могущий в ту эпоху мыслить космологически и даже космогонически (архантроп мог смело говорить о рождении мира, как о рождении собственного ребенка! - мифов о Рождении Мира у древних - без счета), и определял тот уровень всеобщего сознания, который мы привыкли обозначать как КУЛЬТУРУ.

Правомочны ли мы делать сейчас грубое сопоставление двух культур (двух абсолютно различных, полярно противоположных уровней сознанья) в пользу древнейшей либо позднейшей? Наша культура, если рассматривать в целом ее распространение, ее бытие, часто напоминает топор в неумелой руке. Мы, за счет развития технократической цивилизации, порою неспособны думать, тем более - творить; мы - придатки вещей (приборов массовой информации, одежды, денег, домов, транспорта etc.), нам кажется невозможным представить свое существованье без них, но тем не менее первобытный, вычисляющий прецессию, осознающий Рожденье Вселенной, радостно изъясняющий это детям, а также художественно запечатлевающий константы Космоса в рисунках-образах на стенах пещер и утвари, есть гораздо более культурный человек, чем поглощающий телевизионную баланду наш современник. Архантроп знал, что Галактика устроена по типу раковины, улитки, спирали (кохлиона), и отражал эту структуру не только в любовно выделанных спиральных женских серьгах или гривнах, но и в каменных лабиринтах, которые мы находим повсеместно на побережье Северных Морей, Балканского и Апеннинского полуостровов, Бискайки, Скандинавии, Британских островов, Севера Сибири, Аравийского и Красного морей и в других местах земного шара: это самый загадочный и самый яркий памятник, символ-знак, оставленный современному миру архантропами - именно в силу своей масштабности и общекосмической символики лабиринт прочно приковывает наше вниманье, и не есть ли структура мира, запечатленная на планете таким образом, общегалактический код, Мировой Иероглиф, переданный через века - по каналу пространства-времени - в будущее?

А ритуальность жизни? Сама жизнь была гигантским, нескончаемым ритуалом перед Силой Космоса-Бога; еда и питье (убийство на охоте животного, жарение и поеданье его мяса, питье его крови) были великим, сакральным событием в жизни племени. Охота, убийство зверя были огромного значенья событийным ритуалом, со всеми признаками и подробностями священнодействия, обряда. Убитый зверь давал жизнь племени, детям. Цепь “смерть - жизнь” замыкалась внутри необходимого ритуала; без ритуала охотничье убийство считалось просто непредставимым, чудовищным. Страшное, освящаясь, становилось теплым, близким и великим. Смертью оправдывалась жизнь, и жизнью благословлялась смерть. Убитые лань или олень становились глазами, мышцами, духовной силой детей, и Дух Продолженья Рода торжествовал, но не слепой, стихийной звериной силой, а одушевленный, освященный, просветленный. Первобытный катарсис?! А почему бы и нет? Просветление, наступающее после прихода и созерцанья священной Смерти, возносило архаического охотника до уровня Эрлика-Ориона. Попробуйте, после мысленного наблюденья и понимания первобытной охоты, представить себе современные бойни: страшно. Бездуховное, неосвященное убийство мира, которое мы производим каждодневно тоже - как и наши предки - на потребу живых человеческих существ, так же далеко от святого бытия, как и пытошное исследование животных для медицинских целей. Любой ритуал архантропа был свадебным обрядом с Космосом. Действительная свадьба и настоящие похороны были не более любовны и царственны, чем пляска у костра перед охотой, чем песня-заклинанье, помогающая роженице: в каждой песне, в каждом ритуальном жесте руки и складыванье пальцев в танце (сохранившемся до наших времен в виде индийских жестов мудра) торжествовал этот венчальный обряд священного соединенья, соития с Началом всего Сущего. Мы проще сказали бы - с Богом; думается, что и у архантропов было имя Бога, а если Он и присутствовал в текстах и обращеньях к Нему безымянным, то это от преклоненья и любви, сохраняющей тайну, а никак от неведения. Все названное уже одушевлено. И, значит, та Сила, разлитая повсюду в мире и Природе, будучи поименована, становилась сразу одушевленной, близкой, родной, нужной - подчас нужнее, чем близкое теплое тело рядом холодной зимней ночью.

Пространство первобытного мира, первобытное бытие органихзовывал и лепил Мастер; он упорядочивал его, соотнося с Большим Космосом, дирижировал им. Каждая сделанная, содеянная вещь была знаковой системой. А вещь-знак несет в себе необоримый (и неоспоримый!) заряд Силы. Мастер работал вне штампа, уникально, и это спасало организуемый им мир от монотонности, а значит, от вымиранья, от энтропии. А как же повторяемость времен года? Повторяемость бегущих в стаде оленей и маралух? Повторяемость незыблемо мерцающих над головой звезд и планет?.. Повторяемость, возвращаемая Богом каждый раз по-новому, уникально, не есть монотонность: она есть вечность. Елку мы наряжаем в Рождество в бессчетный раз от Сотворенья Мира, и в свой черед приходят Сретенье, Яблочный Спас, Страстная неделя. Но они каждый раз иные, нежели прежде. И сила вещи-знака, явленья-знака именно в прочном сплаве повторяемости и уникальности. Шаман разрисовывал узорами свое тело и тела камлающих с ним. Что это были за рисунки? Каждый раз уникальные, они изображали мир, как бы ВИДИМЫЙ ИЗ КОСМОСА, мир, мыслимый в традициях и каждый раз - новый. Узоры обозначали Верхний, Средний и Нижний миры, реки, озера, горы, моря, весь рельеф узнаваемой любимой Земли, и, таким образом, пляшущий и камлающий человек САМ становился своею Землей - местом, где он жил и умирал, родиной, Космосом Живым. Происходило тройное чудо: брака, рожденья и перевоплощенья. Шаман соединялся “звездным браком” с духами Трех Миров; шаман рождал пророчества; шаман перевоплощался в то, куда уходили все люди по прошествии жизненного пути, - в Землю и Небо, - т.е., реально, при жизни, проживал (переживал) свою смерть. И таким образом идея смерти-страха, смерти-печали, смерти-трагедии, сопровождающая нашу цивилизацию последние тысячелетия, как некий дамоклов меч, не была у архантропов в ходу. Они не боялись смерти, ибо нечего было бояться: для них смерти не было. В ходу была совсем другая идея: Космоса-Организма. Земля была живым существом, Организмом. Космос - также огромным Организмом, еще большим, гигантским, системно и прекрасно устроенным и размеченным и - живым. И собственно человеческая жизнь протекала ВНУТРИ этого Организма, билась, дышала и дрожала в нем одушевленным нервом, дыханьем, дуновеньем: ДУШОЙ. Существовал Дух Грома, Дух Огня, Дух Реки и сонмы прочих духов и душ. И вот само архаическое человечество, в роли Души Космоса, должно ли нас удивлять? Если мы хотим понять силу и важность для нас миросозерцанья древних - рискнем принять это положенье как постулат.

Может быть, в осознании себя Душой Космоса и есть смысл бессмысленной, кровавой нашей жизни?! Смерть для первобытного человека была ипостасью жизни, и этому Инобытию поклонялись, его приветствовали и любили, иначе не были бы в такой чести обряды великолепных и трогательных погребений, не собирали бы мертвому в дорогу, с собой, еду, питье, оружье, драгоценности, не закалывали бы любимых животных и несчастных, плачущих жен, чтобы они сопровождали ушедшего в Ином Мире. Между смертью и жизнью ставился мощный знак равенства. А ставился ли вопрос об уходе мертвого в Свет (Верхний Мир) или в Ад (Нижний Мир)? И зависело ли это важное последнее путешествие от суммы праведных поступков здесь, в Среднем Мире, на Земле? Были ли у первобытных свои Дугры, Шаданакары и Затомисы, свои Энрофы? Даниил Андреев, нащупавший в своих пророческих тюремных виденьях сверкающие либо страшные пласты Бытия, давший им имена, дерзко сделал срез Космоса не по разметкам христианских ортодоксальных догм, а по первобытным принципам множественности Инобытий. За что бит был (уже по смерти) Церковью нещадно, - но, осторожно листая страницы Первокниг и особенно Вечной Книги, Библии, разве не видим мы, как в зеркале из черного камня, его судьбу - в судьбе пророков, - да и кто такие Библейские пророки, как не люди, владеющие Временем, напившиеся из незримых древних рук крови Космоса, присутствовавшие при родах Бога и запомнившие накрепко то родильное Заклятье-Знак-Символ, не выдавшие его под любой пыткой ни словом, ни духом? Иезекииль, Исайя, Иоканаан, Илья, пророча живущим о Боге Живом, провидели и далеко вперед, и необозримо назад, соединяя Время духовным, огненным мостом. И Аввакум, и Нострадамий, и Василий Блаженный, и Ксенья Петербургская - все они сполохи того, первобытного костра; Владеющие Временем - они пришли к нам из незапамятной древности, где человек мог, глядя в жерло вулкана, увидеть возвышенье будущих царств и паденье на землю звезд. Институт пророков тесно смыкался с институтом юродивых; часто в народном восприятии (а особенно - в восприятии славянского человека) два начала смешивались, и блаженненького, сидящего на снегу, поджав ноги, на шумной площади, благоговейно слушали, как глаголит он глад, мор и Тьму Египетскую с приходом нового царя, - а пророков и пророчиц, предсказывавших ход времен не на десять-двадцать, а на сто, тысячу лет вперед, побивали камнями, вздергивали на дыбу, сжигали в срубах. Юродивые и пророки - то, что осталось Руси от славян-архантропов, от азийских, тюркютских шаманов, от первохристиан, шедших на Север под деревянным крестом Андрея Первозванного. Владевшие Временем всегда вызывали в людях страх, и на одном конце страха-коромысла качалась ненависть, на другом - благоговенье.

И культура архантропов - это, по сути, культура ПРОРОКОВ, где владение Временем передавалось наследственно, из рода в род. И это владение Временем замешивалось не на ненависти, а на любви. Вспомним древнеиндийские Тантры как принцип первобытной жизни: там любовь предстает не ак составляющая кровавого и жестокого мира, не как молекула его или атом его, Огромного, а - как его стержень, позвоночник, как его сердце. Пророком не мог быть злой человек; юродивым Христа ради на Руси не мог быть злой человек; тем более - художником, творцом, созидателем не мог никогда стать злой человек. Константа жизни сердца - любовь. Но у Эроса - это греки точно подметили, а Платон узаконил в размышленьях, - есть два начала: кроваво-звериное и небесно-милосердное. Какую же любовь несли внутри себя Владеющие Временем? Что есть начало начал первобытной культуры? Магия? Обряд? Заклинанье? Чувство Космоса? Миф? Или что-то иное?

Да, миф - это бесспорное восстановленье первобытного Знанья, это путь к нему. Через мировосприятие сибирского шамана или русского юродивого-скомороха мы можем попытаться не столько восстановить древний миф, сколько - создать новый. Насколько он будет жизнеспособен? Насколько параллелен - или эквивалентен - тому, утраченному, полузабытому? Насколько вечен в разрушающемся, гибнущем мире? Способны ли мы, наше подточенное всеми болезнями цивилизации творческое “Я” создать что-то подобное мифологическому сюжету - огромной и вечной Фреске? Фрески на стенах храмов и базилик - это ведь те же петроглифы, а пространство испещренной петроглифами скалы - та же гигантская сфера, объем. Так смыкаются времена. Так становится нам ясно вдруг, что мышленье архантропа - не точка, не линия, не штрих, а объем, и “жизненная емкость” этого объема безгранична, космична. Оттого та загадочная Сила, коей согреты все проявленья первобытного искусства, первобытной жизни, аккумулируется в проявленьях первобытной культуры соединеньем Несоединимого, Тайной Двойного (Учительство и шаманизм, Йога и Тантры, Гора и Океан, Небо и Земля, Пророк Иезекииль и Христос-Бог), и рождающимся из такого соитья Высоким Третьим, - и вот он, мыслимый краеугольный камень нашей заплутавшей цивилизации! Вот он, Третий Путь?! Но дорога запетляла. Мы пошли по тропам усложненья, комбинаторики, наслоений, путаницы. С трудом выныриваем на поверхность плейстоценового океана, над которым сверкает гора Мару с золотой вершиной: под ней, по преданью дравидов, и был зачат наш мир в пахтанье волн, в свободной и простой любовной игре Шивы и Парвати.

Худржник обращает взгляд в минувшее. Глядит в колодцы времен. В отличие от созерцателя или эстета, он смело входит во Время, он живет там и дышит, и законы и принципы современного ему искусства, приемлемые для художника нынешнего, он без опаски либо ломает либо умело, теплым тестом, месит и лепит их, следуя лишь одному - правде Силы, магически спрятанной под спудом разгребаемых живыми руками горячих углей тысячелетий.

Простота и мощь - заповеди всего настоящего, неподдельного; это и закон Природы, ибо Природа выживает только благодаря великой и простой силе (и не зря говорим мы - “силы Природы”, это не просто фразеологизм), и вектор мышленья художника направлен именно туда, к мощному и простому, что и есть синоним Первобытного. Потому так прост на холсте мазок Силы. Потому так просто слово Силы. Потому так напрямую идет, от сердца к сердцу, по-Бетховенски, музыка Силы. Какая угодно сложность мира может таиться внутри этой простоты. Какой угодно трагизм запутанности и безвыходности, иронии и изощренности. Но - внутри. И даже не внутри, а - вовне. “За кадром.” Явлена, вышла наружу лишь Сила - первозданная мощь, древняя страсть, вечная мысль, великая любовь. Аксиомы?! На аксиомах, увы, стоит мир. Мы забываем их для того, чтобы вернуться к ним, плача и каясь, подобно Блудному Сыну. В наше Первопространство.

Сколько пространств для жизни во Вселенной? В каком живем мы? Как мешаем мы в восприятии Возрожденческую перспективу - передний план, со всею роскошью прописанности и детальности, задний план - пейзажный, фоновый, интерьерный, - и обратную перспективу иконы? Историей стали уже построенья кубизма, авангарда. Художник - и в пластике, и в слове - все чаще обращается к Мифу. Попытка создать свой собственный Миф, погулять по Пространствам… Эль Греко в знаменитом пейзаже “Вид Толедо” в фиолетово-изумрудных сполохах стремительно несущихся по ночному небу туч распахнул перед нами горизонты, которые смертному и назвать-то страшно и трудно: Божий человек, православный, грек, принявший католичество, живущий в Испании, гудящей и задыхающейся от аутодафе, Эль Греко видел - как пророк, как ясновидящий - и черно-багряные Нижние Миры, Врата Ада, и мерцающие размахом Ангельских крыл эмпиреи, и был способен - как художник - намалевать их на холсте, ибо знал законы Силы. “Но ты, художник, твердо веруй // В начала и концы. Ты знай, // Где стерегут нас Ад и Рай”. Блок тоже знал эти законы и видел эти пространства. В “Тайной Вечере” Тинторетто - тоже несколько пространств: уходящий вглубь темной залы стол с яствами, распатланный - волосы как на ветру - Христос с горящим взором, вот-вот из глаз слезы потекут, и гневные и порывистые, гнущиеся от горя, как под ветром, апостолы вокруг Него - это один мир, одно пространство; бесплотные тела Ангелов и Серафимов, клином врывающиеся в истомный, жарко-душный, от испарений кушаний и марева свечей, воздух над столом - другое; и третье пространство - это источник невидимого света (подобного незримому свету Рембрандтовой “Данаи”…), он льется в картину ниоткуда и заставляет нас забыть о горечи будущей Казни и вспомнить, что

…за здешним Бытием
Иное счастье есть.

Лучшие художники мира владели Пространством так же, как пророки-юродивые, ясновидящие - Временем.

А Пространство-Время - аксиомно же - единый континуум.

Это значит, что искусство Силы, построенное на сталкиваньях пространств то грозных, то любовных, “раскатано” и по противню горячих времен. Колесо Времени неостановимо, под ним погибают лучшие люди, и Волошинское - “Гаснут во Времени, тонут в Пространстве // Мысли, событья, мечты, корабли…” - это еще одна простая констатация бренности, призванная напомнить о бессмертии, еще один мазок на фреску Мировой Трагедии; но это же Колесо, перемалывая нас, трудясь над нашим уничтоженьем и исчезновеньем, дает нам невероятную силу сопротивленья и созиданья: наперекор его неумолимым оборотам. Поэтому в ближайшем будущем - и в отдаленном тоже - будет востребовано именно искусство Силы. Именно оно выживет. Именно оно будет рождать новые, сперва индивидуальные мифы, которые позже будут складываться в новую Мифологию, ибо прерогатива Мифа - бытие внутри искусства.

Мы наблюдаем процессы рожденья этой новой мифологии - симптомы рассеяны там и сям в культуре. Нет нужды подмечать их и подробно прописывать. Мифологические фигуры-петроглифы, светящиеся на современной временно-информативной Фреске - объемом примерно так в столетие, - еще только прорисовываются, выступают, золотисто мерцая, из мрачного фона мировой Трагедии, изнутри. В литературе, в живописи, в иных искусствах - признаки этой нарождающейся, будущей мифологии, возврата к требованьям искусства Силы. История делает крупный виток. Художественный образ не всегда поднимается до высот истинного Тотема. Да и зачем? Ведь легче и проще художнику, уловив в воздухе нечто востребованное, заняться стилизацией. Стилизация, в том числе и “под первобытное искусство”, процветает. Век китча диктует свои законы - он не терпит рядом с собой Силу, на дух не выносит ее. Но образ Силы - это действительно Тотем: он передается из рода в род, он носится у сердца, как амулет, как нательный крест, он стоит над родом и Временем, как Кол Полярной Звезды - над зимними снежными просторами (о, что в России, что в Канаде, что в Китае - без края они!..).

Звезда, вбитая в зенит. Крест, вклеенный в грудь. Знак, под которым человек рожден. Молитва или мантра, вышептываемая им. Цветаева была предельно точна, когда утверждала, что вся поэзия - это песня либо молитва. Искусство - сила жизни, явленная в определенной форме Живого через Святое. Сакральность искусства - не в дотошном и тщательном изображении “священных предметов”. Сквозь великолепье жестокого мира огромной рыбой, напролом, идет образ сакральной Силы, реально и наглядно, для людей, воплощая бытие Божества. А Божество привыкло жить на Просторе, в Просторе.

И Простор - это максима того земного пространства, в коем мы живем, данного нам при рожденьи, где и совершаются все земные обряды - от первого до последнего.

Простор - синоним нашего тварного мира. И не только воплощенья хочет он от творящего, но и мифологического перевоплощенья. Одно на Земле постоянно переходит в другое - совершается вечный репагулюм. Пространство устроено по типу матрешки - одно сидит в другом, и так от макро- до микромира; так же устроен образ Силы - он объемен и многослоен, из его огромной чаши можно пить поколеньям. Современный художник поднимается до чувства Простора и владенья Временем, и лучшие работы нынешних мастеров - это и новая мифология, и искусство Силы.

На одной из картин нынешнего художника, совсем незнаменитого, имя которого ничего не говорит пока ни искусствоведам, ни публике, изображена Птица, и в нее стреляет Охотник. Крылья Птицы - небо. Они горят всеми бликами Северного Сиянья, сполохами контрастных и пронзительных красок. Распахнутые крылья - символ-знак Простора. Она летит над землей, она - Царь-Птица, и ей принадлежат вся земля и все воды, что она, пролетая, опахнет крылом. Глаз ее глядит приговором, властью. Светится пронзающе. Рядом - Охотник. Он натянул тетиву. Лук выгнулся полумесяцем. Человек целится прямо в сердце Птицы.

Мы сейчас должны осознать то главное, с чего начались наши раздумья, - трагедию Космоса, превращенную в радость и силу, победу смерти над жизнью, когда смерть - живее, чем сама земная жизнь. Смертный человек, посягнувший на Небо, сразившийся с Небом. Охотник вызвал Бога на бой торжествующей, кричащей от крови стрелой и тем самым убил Бога - Космос - в себе, ибо, убивая живое для еды и спасаясь, человек и тут же убивает Бога в душе, погибая; кому охота выступать в роли погубителя мира, - а приходится! - но и умирать самому тоже неохота - это всегда рано! даже и в старости! - и вот Охотнику надо во что бы то ни стало не умереть, опустошив убийством Птицы душу, а остаться в живых. И он остается в живых - между Сциллой космического Мрака (наказанья, воздаянья, возмездия за содеянное) и Харибдой собственной “прижизненной” смерти (когда вывернутая наружу страданьем, как чулок, душа, опустошенная смертью Природы, уже мертва при жизни). Каким усильем, какой ценой он покупает жизнь свою?!

Охотник (сиречь - художник) знает, как никто другой на земле, цену жизни и вкус смерти. Он выстрелил в Птицу - а она снова летит, невредимая. Он выстрелил в Солнце - а назавтра оно снова взошло. Человек, умерший своею смертью или убитый, закопанный в землю, не умирает: он восходит из земли ростками, прыгает диким зверем, а на зверя охотится опять кто? - он, Охотник. Так замыкается жестокий круг Природы. Так исчерпывает Космос свою тонкую, выпетую на первобытной дудочке жалобу, чтобы рассмеяться смерти в лицо. И умерший Бог непременно воскресает - Озирис, Таммуз, Адонис, все убитые и оплаканные боги - вплоть до Христа-Спасителя, воплотившего их всех сразу, разрешившего своей смертью и воскресеньем все первобытные кровавые противоречия греха и искупленья, - все восстают из погребальных плащаниц, все в мощи и силе своей поднимаются над жаркими ли, морозными просторами. “Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?”

Не есть ли искусство Силы, столь явно сейчас востребованное нами, прообраз Страшного Суда, его великой, страшной и мощной Фрески?

Охотник убил Солнце, а оно снова выкатывается на небосклон. Так было от Сотворенья Мира. Так пребудет. Слепящее Сердце Мира висит в черноте безвоздушья, в голубизне и зелени неба. Его воля - наша жизнь. Его око видело много наших смертей и ни над одной не зарыдало. А те, кто хотел убить его, все взяты землею. И трава погребенного Адониса опять проросла, вымахнула к Солнцу. И пусть стоят на страже Тамаса темные идолы. Солнце неумолимо всходит меж древних испещренных петроглифами скал и меж современных безликих громад Urbi, меж идолищ-камней Стоунхенджа, точно посылая режущий нож-луч в обточенное древнее каменное зеркало, чтобы отразить Силу Космоса. Силу, ухваченную в крепкий кулак первобытной мысли задолго до Платона, до Флоренского, до Эйнштейна. Силу, к которой человечество, сделав виток заблужденья и распада (а эсхатологии тоже ритмично-повторяемы, как и смена времен года!), еще придет.

Вернется к ней.

Октябрь 1998. Нижний Новгород.